Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Было бы неверно полагать, что триединая русская нация существовала в виде устоявшегося современного организма. Она еще оставалась на уровне проекта и так же, как и украинская, являлась одним из возможных вариантов национальной трансформации российского (и малороссийского) общества. И этот проект тоже нуждался в претворении в жизнь, то есть подразумевал интеграцию нескольких русских «племен» (по терминологии того времени) в национальную общность. Но при этом образ Большой русской нации (формировавшийся, кстати, и в Киеве, и во Львове) присутствовал в сознании подавляющей части российской и малороссийской общественности и значительной части правящих кругов, а среди простого народа – на уровне чувства общности.

Триединый русский народ составлял этнический центр Российского государства и занимал самую высокую ступеньку в этнической иерархии империи. Хотя, наверное, правильнее и логичнее будет вслед за А. Каппелером сравнить эту иерархию не с лестницей, а со сферическими кругами, расходящимися от культурно-этнического ядра, которым был русский народ (великороссы, белоруссы и малороссы, этнические границы между которыми были весьма нечеткими)[26]. При этом местные этнические и культурные отличия не воспринимались как что-то вредное и противоестественное (за исключением разве что церковной практики[27]) и даже считались колоритным вариантом общей русской души. Толерантное и даже заинтересованное отношение российского общества к местной специфике (немыслимое, скажем, во Франции) совсем не подразумевало ликвидацию местной малорусской идентичности. Но такое отношение сохранялось лишь при условии, когда эти отличия не превращались в слагаемые этнического фундамента для конструирования новых национальных общностей, отрицающих общерусскую идентичность и потому вступающих с ней в непримиримую борьбу.

Неприятие украинского национального движения было вызвано опасением разложения русского идеального Отечества, за которым ясно виделось и разложение Отечества вполне реального, политического. Как совершенно справедливо замечает А. И. Миллер, восприятие русским общественным мнением украинского (и белорусского) национального движения в корне отличалось от восприятия других национальных движений в империи. Дело в том, что борьба с ним означала не только борьбу за сохранение государственного единства страны, но и непосредственно касалась еще и вопроса о целостности русского народа или о том, какие территории еще предстоит консолидировать в единую русскую нацию[28]. Разложение этой целостности имело бы гораздо более серьезные последствия, и прежде всего для единства страны, поскольку непременно поставило бы под сомнение и его. Если сравнить отношение к украинству российской общественности и ту государственную политику, которая проводилась в отношении его, с его целями и деятельностью, то нетрудно заметить, что они все же далеко не соответствовали той опасности, которую украинский проект представлял для национального и государственного единства Российской империи.

Не будем останавливаться на ходе противоборства украинского и русского проектов. Отметим только, что в силу ряда причин проект, основанный на великорусском, малорусском и белорусском этническом компонентах триединой русской нации, не был реализован в том объеме, который позволял бы говорить о существовании таковой как нации современного типа[29]. Одновременно с этим украинский проект сумел утвердиться и достичь определенных результатов. В начале XX в. взгляд на проблему, признающий особую украинскую идентичность, становится в России все более распространенным, особенно среди либерально настроенной интеллигенции. Признавая очевидность этого, хочется в то же время остановиться на ряде моментов, которые имеют к нашему исследованию непосредственное отношение и которые до настоящего времени не получили должного внимания.

Несомненно, что к началу XX в., и особенно к 1917 г., украинское движение достигло определенных результатов в деле формирования основополагающих принципов национальной идентичности и даже ее утверждения среди народных масс. Национальное самосознание малорусского населения стало формироваться в его украинском варианте. Но вот здесь и возникает вопрос: насколько же эта идентичность была выработана и оформлена идеологами и активистами украинского движения, насколько глубоко она проникла в массы народа и насколько широко охватывала ту территорию, которая входила в украинское «идеальное Отечество»?