Украинское национальное движение. УССР. 1920–1930-е годы

Несомненно, большая доля правды в этом есть. Идеология наложила свой отпечаток на все общественные и экономические процессы. Но проводить прямые параллели между политикой «военного коммунизма» и «великим переломом» 1929–1930 гг. все же некорректно. Другими были внешние условия, а также и внутренняя мотивация. К 1930 г. идея коммунистической глобализации – мировой революции и абсолютного подчинения ей интересов России, так же как и строительства коммунизма как самоцели, все больше становилась анахронизмом. Для сталинской группы в руководстве ВКП(б) на первый план выступали интересы страны, ее социально-экономической и общественной модернизации, превращения в современное индустриальное государство. «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке» – так на XIV съезде ВКП(б) (декабрь 1925 г.) сформулировал стоящую перед партией и государством сверхзадачу сам И. В. Сталин. Выступая с политическим отчетом ЦК, он нарисовал две возможные для СССР перспективы: либо существование в виде аграрно-сырьевого придатка капиталистической системы Запада, либо превращение в «самостоятельную единицу»[1092]. Показательно, что он даже не упомянул о «третьем» (а с точки зрения адептов коммунистического универсализма, магистральном) пути – распространении мировой революции.

Процесс превращения Советского Союза в современную державу был объективным и закономерным. Он явился продолжением (только теперь уже социалистическим по форме) модернизации России, начавшейся в последней трети XIX в. и прерванной революцией и войнами. Поступательное развитие страны было не просто приостановлено. Страна была отброшена, пользуясь терминологией У. Черчилля, к «сохе». На повестке дня стоял непростой вопрос: будет ли она идти вровень с ведущими мировыми державами или упустит время и навсегда превратится в некое подобие Османской империи второй половины XIX в. Поэтому рывок, и притом болезненный для народа, был неизбежен. Вариативны были его содержание и методы осуществления. А последние, к сожалению, во многом оказались обусловлены коммунистической доктриной и большевистской практикой (а может, еще и «особенностями» отношения «Власти» к «Земле»?), которой были присущи волюнтаризм и отношение к народу как к подвластной массе, из которой, как из пластилина, можно лепить все что угодно. Иными словами, переход к «великому перелому» готовился исподволь, и решающая роль в этом принадлежала не партии, а логике развития страны.

Началом 1930-х гг. в истории нашей страны стало свертывание нэпа. Собственно, курс на индустриализацию был провозглашен еще на XIV съезде ВКП(б) в декабре 1925 г.[1093], хотя тогда не было точно определено, как и в каком виде она должна осуществляться. Вновь разгоревшаяся внутрипартийная борьба велась вокруг вопроса о темпах индустриализации и средствах, за счет которых она должна была проводиться[1094]. Хлебозаготовительный кризис 1927–1928 гг. (то есть ситуация, когда цены на хлеб оставались низкими, так как все свободные средства направлялись в промышленность, на товары которой цены продолжали оставаться высокими) подтолкнул И. Сталина и его окружение к активным действиям и утвердил в мысли о необходимости перехода к решительной индустриализации. Среднегодовой темп роста валовой продукции крупной промышленности должен был быть весьма высоким: XV съезд ВКП(б) (декабрь 1927 г.) утвердил план с 16 %-ным годовым уровнем роста. XVI партконференция (апрель 1929 г.) одобрила более радикальный, 23 %-ный вариант плана. Это предусматривало резкую интенсификацию производства на существующих мощностях и широкое введение в строй новых объектов промышленности[1095]. Ко всему прочему специфика внешне– и внутриполитического положения СССР и разразившийся мировой экономический кризис позволяли рассчитывать только на свои внутренние резервы. Тогда же было принято решение о переходе к коллективизации крестьянских хозяйств, призванной стать экономическим базисом индустриализации.