Украинское солнце

А началось все с того, что утром Влад преспокойненько себе предупредил бабушку об отмене занятий. Ух! Гора с плеч! Предупредил и забыл и увлеченно помогал старикам в огороде. Погода стояла прекрасная, последние теплые деньки бабьего лета. Гуляй, дыши полной грудью! Кому нужна эта школа со своими стенами, от которых знания отлетают как горох. Вдруг кто-то позвонил в ворота. Никто этому не придал значения: мало ли кто там звонил, может, почтальон пенсию принес, может, соседи посплетничать зашли. Однако это были далеко не соседи. И каково было удивление Влада, когда бабушка, отправившаяся открывать, шаркая галошами, возвращалась обратно не одна, а вела за собой того самого одноклассника Влада, причитая одно и то же, а точнее недавно произнесенные самим же внучком слова:

– Он же мне сказал: «Учитель заболел, в школу идти не надо!». Он уже два дня в школу не ходит! А я ему и поверила ведь!..

Вот это да! Вот так неожиданность! Влад вмиг покрылся потом и даже как-то задрожал.

И сейчас, перед классом, у него пересохло в горле, как и тогда, в огороде, когда он смотрел на приближавшихся незваного гостя и бабушку. Когда все наговорились, укоризненно нацокались и накачались головами, так сказать восстановили справедливость, Владу разрешили занять свое место за партой. Но это было еще не все! Во время урока у учительницы, ну у той самой, которая должна была неожиданно заболеть, прихватило сердце, и она вынуждена была срочно отправиться в медпункт. Злорадствовать Владу не пришлось. Когда учительница вышла, сосед сзади ударил его в спину кулаком:

-Вот, дурак, накаркал!

Не хотел Влад привыкать к школе, к новому дому. Не получалось как-то. Не мог он унять тоску в себе. Каждый день он возвращался из школы, оставлял портфель, переодевался и убегал на улицу. Единственной отрадой для него был старший брат Глеб, который изредка проведывал его, приезжая из Алчевска, где он учился в институте. Сколько у Влада было радости от этой встречи с братом! Не хотелось отпускать его никуда, держать его в своих объятиях и слышать родной запах его одежды. В дни своего приезда Глеб допрашивал Влада об успеваемости в школе, прилежно ли он там учился. Последний случай с прогулом школы Глебу не был известен, и Влад всячески старался, чтобы секрет этот так и остался нераскрытым. Влад утвердительно качал головой, мол, что в школе все хорошо, все прекрасно, при этом не забывая подмигивать бабушке с дедушкой. Так Глеб и не узнал о шалостях младшего брата и одобрительно погладил его по голове.

Визиты Глеба всегда были непродолжительными, что очень сильно огорчало Влада. Каждый раз он уезжал в день своего приезда. На просьбы Влада остаться хотя бы до вечера Глеб отвечал ласковым отказом, мол, к учебе надо готовиться. И, чтобы как-то продлить встречу, Влад всегда провожал Глеба до автобусной остановки, до которой с пересадками они вместе доезжали на трамвае.

– Ты обратно доберешься сам? – спрашивал Глеб.

– Конечно! – уверенно отвечал младший. «Лучше бы он спросил, хочу ли я поехать с ним домой…» – обиженно думал Влад.

Отправлялся трамвай, в заднем окне которого Глеб махал рукой Владу на прощание, он набирал скорость медленно и уверенно и как будто таял в темноте осенних улочек. Было тихо и спокойно. Тепло. Словно и не существовало понятия времени в городе Луганске. Машин и прохожих было мало. Владу в душу прокрадывалась светлая грусть, от которой становилось легче. Еще одним днем было меньше. Вернувшись домой, Влад еще долго не заходил внутрь, а сидел на крыше сарая, пытаясь заполнить пустоту мыслями о чем-нибудь хорошем. Но на ум ничего не приходило, он не мог сосредоточиться. Внутри все еще продолжалась борьба с этой невыносимой тоской, от которой он не мог никак избавиться. Тоска у каждого своя, равнодушная к чужой, потаенная.

17

Вот уже как десять минут Влад причесывался у зеркала. Ну никак не получалось у него добиться желаемого образа. Сначала он уложил волосы на правый пробор, потом уложил на левый, а потом и вовсе, не удовлетворившись ни одним из полученных результатов, причесался руками и остался доволен именно этим естественным эффектом. Затем он поправил непослушный воротничок белой рубашки и, пытаясь найти, что еще было не так, стал всматриваться в свое отражение. Но в этом отражении он нашел не то, что хотел найти, и совсем не одежду он рассматривал и даже не свою прическу, а случайно стал вглядываться в себя, именно в себя. В тусклом освещении комнаты он казался себе выше и даже как-то старше. За столь короткое время что-то действительно изменилось в нем: в его взгляде, движениях, даже манера говорить стала другой, более сдержанной. Так он красовался перед зеркалом минут пять, рассматривал себя с ног до головы, крутился то вправо, то влево, отдаляясь и приближаясь к зеркалу и, наконец, оставшись довольным собой, он облегченно выдохнул. Ну вот, кажется, все. Однако отходить от зеркала он все еще не спешил.