Украл — поделись

– Я бы тоже не поверила, – сказала Света, – кабы своими глазами не видела, как они миловались. Голубки, прямо! – Света воодушевилась. – Маленькая моя, лапонька моя, – принялась она дразнить Татьяну. – А смотрит-то, смотрит на него! Как на ангелочка, прямо. Прямо, идеал свой повстречала! Я сидела и плевалась, на них глядючи.

Бабухин мотал головой и скрежетал зубами.

– Порешу обоих! А если мою долю…

И Бабухин, забыв о Свете, рванулся вперёд так, что едва не уронил её в снег.

Деньги отсутствовали. Две бумажки по сто долларов и четыре стотысячных. И всё. Испуганная его стремительным вторжением, Демьяниха слова вымолвить не могла. Да и что тут выяснять, и так всё ясно. Голубочки! Мать вашу!..

Бабухин бросился по соседям и выяснил кое-что о родственных связях Татьяны. В частности, он узнал, что в городе у неё имеется тётка, ещё отнюдь не старая, лет едва ли не тридцати пяти, Молодая Тётка, как её обычно называла Татьяна. А живёт она, где магазин «Подарки», в том самом доме. Недалеко от автовокзала. Номер квартиры ему не назвали, однако подъезд, этаж и расположение он выяснил. Он найдёт эту Молодую Тётку и возьмёт её в оборот. Уж тётка должна обладать достаточным объёмом информации.

Благополучно добравшись до города на попутке, Бабухин отыскал магазин «Подарки» и вскоре уже стоял у двери нужной квартиры. Бабухин хотел нажать на кнопку звонка, но передумал. Появилась неожиданная мысль.

Бабухин выбежал на улицу. Так и есть – под окном двадцать первой квартиры росла большая берёза, ветви которой лезли в окна и на балкон. И сейчас Бабухин влезет на берёзу, а с неё переберётся на этот самый балкон. Зачем? Бабухин этого и сам ещё не знал. Бабухин не знал, зачем ему это надо, а ноги уже несли его к берёзе. Вот она, белеет в трёх шагах от него. Бабухин сделал эти три шага и, подпрыгнув, ухватился за нижнюю ветку. И принялся карабкаться вверх.

Через две минуты он спрыгнул на балкон. И обомлел. За окном, в комнате, вертел голой задницей Литиков. Он, видимо, танцевал, будучи пьяным вумат, как говорится. Или вусмерть. А на кровати, задрав ноги, сидела Татьяна и, пьяно усмехаясь, наблюдала за ним.

А Литиков изощрялся. На заплетающихся ножонках подтанцовывал к кровати и взмахивал рубашкой, повязанной вокруг талии и прикрывающей низ живота. Стриптиз-шоу! Ну, будет вам стриптиз высшего разряда!

И одним ударом ноги Бабухин высадил балконную дверь. Не все, кажется, стёкла успели осыпаться на пол, а Бабухин уже врывался в комнату. И если бы не тюлевая штора, в которой он сейчас запутался… А так он лишь увидел задницу довольно шустро нырнувшего под кровать Литикова.

Встав на колени, Бабухин ухватил Литикова за ногу и потянул на себя. Но не получилось – Литиков цепко держался обеими руками за ножку кровати.

– Ах ты, ублюдок! – зарычал Бабухин, поднялся на ноги и совершил несравненно более мощную попытку вытащить бывшего друга из-под кровати.

Однако Литиков с ножкой кровати расстаться не пожелал – в результате, со страшным скрежетом, расцвеченным визгом Татьяны, кровать выехала на середину комнаты.

– Павлик, я сейчас всё объясню! Павлик! Не надо! – кричала Татьяна.

– Объяснит она! Нужны мне её объяснения! – кряхтел Бабухин, всё более раздражаясь оттого, что не в состоянии был справиться с мозгляком Литиковым. – Что тут ещё объяснять! Один трясёт своими висюльками, а другая балдеет. Где мои денежки, объясните, твари! Сдали меня бандитам, прихватили денежки и смотались!

– Да они там, где и были! Мы же не брали их! – прокричала Татьяна.

– Что? – растерялся Бабухин. От такой наглости Бабухин просто растерялся. Он выпустил ногу Литикова, и тот мгновенно исчез под кроватью. – Что ты сказала? Да за такую наглость…

Он не знал, что полагается за «такую наглость», и замолчал.

– Павлик, мы не брали деньги! И мы с Мишкой вовсе не любовники! Ты успокойся, я тебе всё объясню!

– Но я же своими глазами… Вот с этого балкона… – Бабухин обеими руками указал на окно.

– Да ты же не всё видел, – возразила Татьяна.

– Не всё?! А я ещё должен был посмотреть это «всё»? Ну, извини, не вынесла душа… – Бабухин запнулся. – Не вынесла душа поэта, хоть я и не поэт. Но и поэты за такие штучки… – И взвыл: – А ну вылазь, гадина! Мы будем пластаться не на жизнь, а на смерть.

– Нет-нет, – отозвался Литиков, – тебе нужно успокоиться!

– Да вы же обобрали меня до нитки! – завопил Бабухин и саданул кулаком по стеклянному абажуру торшера.

– Ну не брали же мы денег, пойми! – взмолилась Татьяна. – Они у Демьянихи, где и были. Мы их не трогали.

– Да был я у Демьянихи! И обшарил я этот матрац. Я, идиот, надеялся… А мне ведь рассказывали, я ведь уже в курсе был! А ещё надеялся. На вашу честность!

С кисти правой руки Бабухина падали на пол частые капельки крови. Он пока не заметил этого, но боль уже чувствовал и, говоря о надежде на честность Литикова и Татьяны, болезненно кривился.

– Ой, ты ранен! – воскликнула Татьяна. – Ты же, дурачок, о стекло поранился.