Украли солнце

— Не надо вставать, не надо ничего делать. Ты болен. И лежи спокойно. Это твоя комната, здесь никто не достанет тебя. Ты обо мне всю жизнь заботился, — голос сорвался. — Теперь я… — Он смочил Любиму губы. — Спи. Я посижу рядом. Видишь, письмо от мамы? — Глотал слёзы, а они приходили снова. — Мама спрашивает, вместе ли мы живём? Хочет приехать…

Очищение оказалось делом более серьёзным, чем думалось в ночь открытия: Любим полностью истощён, одни мощи.

— Теперь я всегда буду жить с тобой?! — говорит Любим радостно и сразу пугается. — Я пропустил работу, мне ничего не будет за это? Я помню, у меня была хорошая работа. — Он долго молчит, говорит неуверенно: — Ведь не приснилось мне, у меня были друзья, такие люди… Ведь не приснилось же?!

— Не приснилось, — успокаивает его Джулиан.

— А они живы? — спросил испуганно. — Я хочу видеть их. У Коры щербинка между зубами, когда она улыбается. Почему ты молчишь? Что случилось с ними?! Слушай, я совсем никуда не годен? Чем я болен? Я неправду сказал, работа — тяжёлая: не дышать, не есть. Но мы все вместе… Они живы?!

— Живы твои друзья, — успокаивает его Джулиан. — А тебе нужно спать! — Невозможность видеть брата слабым и жалким срывает с места. — Я боялся отлучиться от тебя, вдруг ты бы проснулся один в доме? Я должен купить еды! А тебе нужно спать. Друзья твои живы, — повторяет. — Скоро придут к тебе!

Детская радость. Мамина улыбка. Послушные слова:

— Буду спать, не волнуйся. Приходи поскорее, да? — жалкая просьба и плохо скрытый страх.

Искалечил! Будь проклят Будимиров со своим препаратом!

Улица сыра, сумеречна. И привычные очереди. Не за сыновьями сегодня. Вывески: «Контора по сбыту», «Контора патентов», «Контора по трудоустройству». Скорее поднять Любима, чтобы ему хватило сил добраться до дома. А дома — мама. Дома — лепёшки и молоко. Дома — Степь. О ней не думать. Нельзя расслабиться.

Вот «Продукты». К прилавку не подойти. Всё-таки встаёт в хвост очереди. Оборачивается мужчина, удивлённо спрашивает:

— Клепик?! — Тут же подтверждает: — Он. Клепик.

— Надо же! Смотрите, Клепик! Здесь? Среди нас?

Теперь не к прилавку, к нему выстроилась очередь.

Пока ухаживал за Любимом, совсем позабыл о славе, а она тут, и помимо воли он дышит её ядовитыми парами.

— Я видела фильм о тебе!

— Смотри, до чего тощ!

— А разве правительство не кормит его? В магазин пришёл!

— Правительство накормит! За такие-то стихи!

А вдруг здесь есть слуги Властителя?! Бежать! На пути — люди. Если б не голодный брат, распихал бы их и вон!

— Где можно купить вашу книжку? С каких лет пишете? Когда, где будете выступать?

Нет, эти не были в тот час на улице!

— Трудолюбцы, пропустите Клепика к прилавку, пусть купит еды. А потом пусть почитает нам стихи!

— Ещё чего, пропускать! Подумаешь, писака! Видели мы таких! Любой дурак может рифмовать! Я тут загораю два с половиной часа. Вдруг мне из-за него не хватит?!

И всё-таки путь к прилавку расчистился. Сквозь строй на чужих ногах потащился к нему. Желтоватые куски сала, тёмные кости, сомнительной свежести колбаса. Пошёл к выходу.

— Вы не сказали, где можно послушать вас?

— Никому не нужны мои стихи. А где можно купить продукты? Брат болеет.

И снова откликнулось несколько голосов:

— Через два квартала рынок, там всё есть, но дорого!

Еле вырвался из объятий славы. Медленно бредёт по мрачной улице. Спиной чувствует: за ним идут. А если «справедливые» уже следят, и снова люди погибнут из-за него?! Втянул голову в плечи, почти побежал.

Как просто решила проблему Саломея! Пока её сын спит и превращается обратно в человека, уволила его из Учреждения, нашла захолустное село. Увезёт навсегда из этого проклятого города, лишь он встанет на ноги! Они могут себе это позволить, их никто здесь не знает. Саломея изменилась: бегает как девчонка, успевает и за сыном ухаживать, и кормить всю их братию вкусными супами. Откуда только берёт продукты.

Удастся убежать им с Любимом?!

Конкордия вчера спросила: «Ты уедешь, когда Любим поправится?» Он не ответил, сама ответила: «Уедешь. И мы никогда больше не увидимся». Неужели ещё любит, несмотря на его неспособность читать чужие мысли и позабыть о себе?

— Простите, пожалуйста, за беспокойство, — заступила ему дорогу девушка, протянула листок. — Автограф можно?

— И мне! — Кто кусок газеты протягивает, кто тетрадь, кто пачку папирос. Кое-как, не глядя в лица, расписывается. Седьмую подпись поставил, тридцатую, онемела рука.

— Скорее! — просит он, боясь взглянуть на небо. А руки с блокнотами и газетами всё тянутся к нему. Вот за кого борется с Властителем Апостол!

Вспомнил об Апостоле и поднял голову. Старик, может, не такой уж и старик, а войну прошёл точно — на щеке шрам, губа перерезана. «Где работаете?» — хочет спросить, не спрашивает. Умел бы читать мысли, сам бы знал.