Украсть Ленина

— Ах, эти… брысь отсюда… — Вадик запихнул в рот еще кусок колбасы и заговорил с прежним, вчерашним энтузиазмом. — Значит, так. Сейчас Вовик проорется, и мы сразу же приступаем к программе второго дня пребывания. На сегодня у нас запланирован ряд мероприятий культурно-развлекательного…

— У-у-у! — снова перебил его Вовочкин вой.

— А ну, всем молчать! — Витя звонко шлепнул ладонью по столу.

Воцарилось молчание. Все с изумлением смотрели на обычно невозмутимого Витьку. Даже Вовочка перестал подвывать и топать ногами.

— Молчать! — Витька еще раз шлепнул ладонью. — Слушайте. Мы зачем тут собрались, кто-нибудь может мне объяснить? На бегемотов смотреть? Пить мертвую? Вадя, извини, но я пас. Продолжайте втроем. Мы еще даже Питера толком не видели. На Васильевский ногой не ступили. Я вообще тут, можно сказать, ногой не ступал, все больше — на лимузинах этих чертовых. Хватит лимузинов. Я на Смоленку поеду, на кладбище. А вы бывайте. Продолжайте свою культурно-развлекательную программу.

— Молодец, Витька, — сказал Вовочка, утер слезы и встал. — Я с тобой.

Веня тоже поднялся.

— Извини, Вадя…

Вадик растеряно развел руками.

— Ну, коли так, тогда конечно… Хотя и жаль программу: там такое, такое… — он удрученно махнул рукой. — А, впрочем, черт с ней, с программой. На кладбище, так на кладбище. Сейчас я команду дам.

— Стоп! — крикнул Вовочка. — Никакой команды. Никаких лимузинов и кортежей! На такси поедем, вчетвером. «Четыре В», как когда-то.

— Точно, — одобрил Веня. — На такси. Хотя лучше было бы на метро. И чтоб ни одного топтуна в радиусе десяти километров. Не бойся, Вадя, мы тебя защитим.

— А как же… — Вадик показал на стол с выпивкой и закусками.

— В ларьке затаримся, сырками и портвейном… — неумолимо припечатал Витька. — Ну? Кто не с нами, тот…

4

Портвейна времен их юности в ларьке не оказалось. Ни ханыжного «Агдама», ни рабоче-крестьянского «Кавказа», ни аристократической «Иверии».

— А вы чего ждали? — сардонически хмыкнул Вовочка. — Нонеча не то, что давеча. Истребили наш портвейн господа реформаторы. Сначала портвейн, а за ним и все остальное…

Пришлось брать водку. К водке добавили хлеба, рыбных консервов и крупно порубанной докторской колбасы. Выгрузились из такси у моста, молча постояли на знакомом берегу, посмотрели на тихую речку.

— Вот мы и дома, — сказал Витька.

— Ага, — подтвердил Веня. — Все такая же. Течет, но не изменяется.

Вовочка кашлянул осипшим горлом, хотел что-то сказать, но раздумал. За их спинами ходил взад-вперед взволнованный Вадька, хлопал себя по карманам, что-то бормотал неразборчиво.

— Что случилось, Вадя? Потерял чего? — невинно поинтересовался Вовочка.

— Мобилу. Мне из Лондона должны отзвонить. Важный партнер, а трубка не в звоне. Нехорошо получается.

Веня покачал головой. Большую часть дороги Вадик вел деловые переговоры со всем светом.

— Эту, что ли? — Вовочка вынул из кармана мобильный телефон, который тут же зазвонил, словно только того и дожидался.

— Ага, — обрадовался Вадик. — Давай сюда.

— Ой, смотри, смотри, полетел… — удивленно произнес Вовочка. Телефон описал дугу и с плеском упал в Смоленку. — А теперь нырнул… Прямо амфибия какая-то, а не мобила. Где ты такую достал, Штюбинг?

— Ах ты… — Вадик непроизвольно дернулся вслед за утонувшим телефоном, яростно выругался, схватил Вовочку за лацканы. — Ты понимаешь, что сделал, клоун?

Вовочка смотрел на него спокойно, с некоторым даже любопытством.

— Может, тебе вернуться, Вадя? — насмешливо спросил Витька. — Нехорошо получается: важный партнер, а ты не в звоне. Иди, мы поймем.

— Иди ты сам… — Вадик красочно конкретизировал место назначения и, вздохнув, отпустил Вовочку. — Пошли уже, ладно…

Вот оно, старое кладбище, помните? Главная аллея, мощеная круглым разнокалиберным булыжником, а по краям — изуродованные фонарные столбы, замшелые камни, ржавая канитель покосившихся решеток. Молодая весенняя зелень на деревьях, кладбищенский лопух, крапива, земляника. Развороченные надгробья, взломанные склепы, ангелы с отбитыми крыльями, устало опирающиеся на обломленные кресты. Сядем, чуваки, сядем вон там, на знакомой площадке под старыми кленами — помните эти клены? Налей-ка, Веник, да по полной, чтоб жизнь раем не казалась, чтобы водочной сивушной горечью стекли по горлу прошедшие тридцать лет, чтобы вернулись прежние запахи и звуки, чтобы вздрогнули, заплясали перед разом повлажневшими глазами знакомые призраки и тени сумрачного василеостровского вечера. Видишь, качнулась ветка, мурашками пробежала дрожь с позвоночника по листьям кустарника, метнулось в непроницаемой гуще зарослей что-то неясное, быстрое, острое, ранящее? Это твое детство, чувак… неужели не узнал? Вон оно, отражается в той морщинистой озабоченной луже, вон оно, в этой пушистой рябине, в том упругом повороте тропинки…

Давайте-ка еще по одной, чтобы сердце уцелело, чтобы не раздавило на сжатии скомканную душу, чтобы не разорвало на расширении ставшую вдруг тесной грудную клетку!