Укрепленные города

В это самое время прогуливался житель соседнего домика – от калитки семьи Литани, до своей – доктор Артур Эйлон. Настоящая фамилия – Шварцман. Тоже готовился к внешним сношениям, переименовался – но ничего не вышло: пробыл пять лет каким-то десятым атташе и на том стопнулся... Арнон называл его про себя Пи-Эйч-Ди, согласно надписи на столбике возле соседской калитки. Доктор философии Артур Шварцман-Эйлон.

Шварцман был родом из Харбина, выпускник сначала гимназии имени Федора Михаиловича Достоевского, а после – Сорбонны. Пиэйчдировал в Университете, знал бессмысленное количество языков. На языках он Арнона и подзуживал... Давно узнав, что «полковник Литани» – так Шварцман прозвал соседа – человек, принимающий решения по русским делам, он при каждой встрече разводил улыбкой точные морщины щек, делал руки караваем – и начинал:

– Доброго здоровьичка вам, батюшка мой, Ваше Превосходительство, Арнон Hayмыч!.. Что-то вы нешто с личика-то спали... Никак опять прострел мучит?

Арнон русский знал. Знал? Но он не Максим Горький и не Александр Невский!..

– Понемножечку себе, (что такое «прострел»?). Здоровье в порядке, немножечко-таки устаю на работе... (Блядин сын!)

Эйлон в России не был. Поэтому речь его была – из русских книг. Речь небывалых, надежно мертвых русских людей, словесников гимназии имени Достоевского; чье несуществование зафиксировано, подтверждено – и доктор Артур Эйлон своими придирками к тайному советнику Арнону Литани положения не менял. Нету! Да и не говорил так никто.

– Эх-ма, батюшка мой, Арнон Hayмыч... Служба, знать, корень точит! И я давеча у лекаря моего был: профессора Иерушалми Якова Соломоныча знаете, небось?

– Когда вы были?

– А давеча, Арнон Hayмыч. Третьего дня сынок меня к морю возил – косточки промять, а давеча – у Яков" Соломоныча, у профессора. Видный такой мужичище, хоть и годами постарше нашего будет...

– Я тоже заметил, что он еще без очок ходит, – попадался Арнон.

– Бог с вами, батюшка мой, – со скорбным добродушием сминались уста доктора Эйлона, белые его глаза палили на Арноне пеструю распашонку, бочкоподобную Арнонову шею. – Никак вы речений моих не уразумели? С просителями-то, Ваше Превосходительство, с просителями как изъясняетесь?.. А я-то, дурень, вас морю, от службы отдохнуть не даю... Нукося, на идиш, на идиш побеседуем, либо, коли есть на то ваша воля – на панском, на польском, то есть.

С женою Арнона – Товой, – Эйлон разговаривал на немыслимом – каком-то саддукейско-каббалистическом – языке: выяснил, что Това из древней династии богословов. Узнав у нее же, что Арнон две недели командировался во Франции, Эйлон чуть ли не месяц после пил Арнонову кровь французским приемом: умудрился прочесть ему какую-то поэму Рембо («Ее великолепно, кстати, перевела на русский Цветаева... знаете? Вообще, что там ни говори, а русская школа перевода – одна из высочайших. Возьмите хоть Пушкина: ранний его перевод из Парни. Гениально передан словообраз «клок летучий»)...

Вчера Арнон проскочил благополучно. Не дав доктору издать очередной российский народный возглас, жестко припарковал машину – так, что доктор вынужден был даже отскочить в сторону, произнес «Мир вам, добрый вечер, как самочувствие» – и запер за собою калитку. Эйлон продолжил прогулку, как ни в чем не бывало.

Итак: Арнон – проскочил, Пи-Эйч-ди – продолжил, Това – действия, связанные с ужином; и не отдадим мы врагу ничего, тем более чай, заваренный по-человечески, а не онанистским опусканием бумажного мешочка с пищевой краской в горячую воду; тем более не отдадим врагу бутерброд с ягненком, сваренным в молоке его матери: булка с маслом и колбасою. Не достанется врагу любимый Арноном салат из помидоров, зеленого перца и лука, политый лимонным соком, гипертонически посоленный, канцерогенно присыпанный паприкою.

В девять вечера – программа телевизионных новостей «Взгляд». Политика, экономика, взрыв, кража, борьба за освобождение советского еврейства, еще кража, спорт, погода. В Эйлатском заливе и заливе Соломона – 45 градусов тепла. Грубые шутки и наглые намеки комментаторов – левая мафия, сволочи, никакой ответственности.

Утихомирил телевизор – до криминальной серии. Засветил радиоприемник, желая послушать политматериалы секции русскоязычного вещания – поскольку до последних месяцев заметки нашего обозревателя составлялись в Департаменте. Лишь недавно они там стали самостоятельно... Восемьдесят человек в отделе удалось устроить, а на ВВС – двадцать с небольшим едва держатся.

«...стояла ясная солнечная погода. «Заметки пропустил, – но те, кому положено, слушают. Надо будет завтра попросить отчет за две последних недели. Стояла погода... Фокусы в духе доктора Эйлона. Стоит не погода, а... Была ясная и солнечная погода – так будет правильнее. Но молодцы – голоса, почти как у московских дикторов – так легче воспринимается слушателями в России.