Укридж и Ко. Рассказы

Тут он вручил назначенную сумму, а я открыл дверцу и вытащил собаку на дорогу. Джо молча сел за руль и укатил. Вот так, Корки, я в последний раз видел этого человека. И больше не желаю его видеть. Скользкий тип, Корки. Нечист на руку. Из тех людей, кого следует избегать.

Я отвел собаку к двери коттеджа и заорал, окликая бородатого селянина.

— По размышлении она мне не понадобится больше, — сказал я. — Берите ее обратно.

— Э?

— Мне эта собака не нужна.

— Э! Но свои пять шиллингов вы назад не получите.

— Господь благослови тебя, мой добрый сельский труженик, — сказал я, дружески хлопая селянина пониже воротника. — Бери ее назад с моим благословением. Такие деньги я швыряю воробьям.

Он сказал «Э!» и затворился, а я зашагал в поисках станции. И я пел, Корки, старина. Да, малышок, твой старый друг, шагая по сельским проселкам, испускал трели, как чертов жаворонок.

На следующий день я заглянул к закладчику, выложил требуемую наличность, получил назад брошку и зашвырнул ее в ящик бюро.

А наутро объявилась моя тетка на такси, уплатила по счетчику, оттеснила меня в библиотеку и зафиксировала на месте огненным взглядом.

— Стэнли, — говорит она.

— Валяйте, тетя Джулия, — говорю я.

— Стэнли, по словам мисс Вайнинг, ты отказался позволить ей взять мою брильянтовую брошь.

— Совершенно верно, тетя Джулия. Она требовала взломать ящик вашего бюро, но я и слышать об этом не хотел.

— Сказать тебе почему?

— Потому что она потеряла ключ.

— Я имею в виду другое, и ты это прекрасно знаешь. Сказать тебе, почему ты не позволил ей взломать ящик?

— Потому что слишком уважаю вашу собственность.

— Неужели? Я же склонна думать, что ты не хотел, чтобы выяснилось, что броши в ящике нет.

— Не понимаю.

— Зато я поняла. Едва получила письмо мисс Вайнинг. Поняла все. Ты заложил эту брошь, Стэнли! Я так хорошо тебя знаю!

Я выпрямился во весь рост.

— Нет, тетя Джулия, вы, наоборот, знаете меня плохо, — сказал я холодно, — раз способны думать обо мне так. И разрешите мне сказать, пока мы еще не оставили эту тему, что ваши подозрения не достойны женщины, имеющей честь быть теткой.

— Не важно, кого они недостойны. Открой этот ящик.

— Взломать его?

— Взломай его.

— Кочергой?

— Чем хочешь. Но он будет открыт немедленно и при мне.

Я смерил ее гордым взглядом.

— Тетя Джулия, — говорю я, — давайте выясним все до конца. Вы хотите, чтобы я взял кочергу или любое другое тупое орудие и расколошматил это бюро?

— Да.

— Подумайте хорошенько.

— Я уже подумала.

— Да будет так! — сказал я.

Тут я взял кочергу и обошелся с этим бюро таким образом, каким наверняка не обходились ни с одним бюро с тех пор, как появились краснодеревщики. И среди обломков засверкала брошка.

— Тетя Джулия, — сказал я, — немного уважения, немного доверия — и этого удалось бы избежать.

Она глотала воздух в больших количествах.

— Стэнли, — говорит она наконец, — я несправедливо тебя обвинила.

— Что да, то да.

— Я… я… ну, я очень сожалею.

— И с полным на то основанием, тетя Джулия, — говорю я.

И, используя свое преимущество, я раздавил эту женщину в лепешку раскаяния практически железной пятой. И она, Корки, все еще пребывает в этом состоянии. Сколько оно продлится, покрыто мраком неизвестности, но на данном отрезке времени я невинный агнец, и стоит мне упомянуть любое мое желание, как она подпрыгивает до потолка, лишь бы его поскорее исполнить. И когда я сказал, что хочу пригласить тебя на обед сегодня вечером, она прямо-таки просияла улыбкой. Так пойдем в библиотеку, старый конь, и побалуемся сигарами. Превосходными в высшей степени. Я купил их в том магазинчике на Пиккадилли.

Укридж и старик Черезбрак

— Корки, старый конь, — сказал Стэнли Фиверстоунхо Укридж потрясенным голосом, — ничего поразительнее я не слышал за все время моего существования. Я изумлен. Ты мог бы сбить меня с ног соломинкой.

— Жалко, что у меня при себе нет соломинки.

— Этот так называемый костюм? Это потертое заношенное рубище? Неужели ты стоишь вот тут и на самом деле говоришь мне, что тебе нужен этот обтрепанный, жалкий, мятый-перемятый костюм? И честное слово, да провалиться мне, когда вчера, перебирая твой гардероб, я наткнулся на него, то решил, что ты отверг его уже много лет назад и просто забыл пожертвовать какому-нибудь достойному бедняку.

Я излил душу. Любой непредвзятый судья безоговорочно признал бы, что у меня была причина излить ее с жаром. Весна, явившись в Лондон в блеске золотого солнечного света, властно призвала всех молодых людей насладиться юностью, облечься в новые пиджачные костюмы из ткани «в елочку», и выйти на улицу, и поразить население верхом элегантности, а я лишился всего этого из-за таинственного исчезновения моего нового с иголочки костюма.

И после суточной разлуки я повстречал его на Пиккадилли с Укриджем внутри.