Укрощение

— Нет, пока что нет. Технические результаты будут через некоторое время. Единственное, что нам известно — что кто-то через равные промежутки времени платил Лассе по пять тысяч крон.

— Шантаж?

Патрик кивнул:

— Ну да, это одна из наших версий. Мы пытаемся не зацикливаться на ней, но очень похоже, что он шантажировал кого-то, кому это в конце концов надоело. Вопрос только в одном — кого? Пока мы понятия не имеем.

— Какие у тебя ощущения перед завтрашним совещанием? — спросила Эрика, помешивая в кастрюле, стоявшей на плите.

— Ну, мы неплохо подготовлены. Но сегодня Паула выдвинула новую версию. У дела Виктории и остальных девочек может быть связь с делом двадцатисемилетней давности. Ингела Эрикссон, которую убили в Хультсфреде.

— Это та, которую пытал, а потом убил собственный муж? — Эрика обернулась и уставилась на него. — Каким образом это может иметь отношение к вашему расследованию?

— Я и забыл, что ты прекрасно знаешь историю шведской преступности. Тогда ты, вероятно, помнишь, каким именно пыткам ее подвергли?

— Нет, я помню только, что он избил ее, а потом бросил в лесу рядом с тем местом, где они жили. Скажи, в чем связь?

Женщина не могла скрыть любопытства в голосе.

— У Ингелы Эрикссон точно те же травмы, что и у Виктории.

На мгновение в кухне повисла тишина.

— Ты шутишь? — спросила Фальк наконец.

— К сожалению, нет, — ответил Патрик и принюхался. — Что у нас на ужин?

— Рыбный суп.

Его супруга начала разливать суп по тарелкам, стоявшим на столе, но полицейский видел, что ее мысли где-то далеко.

— Либо ее муж невиновен, и тот же человек, что убил Ингелу, теперь похитил девочек, либо же кто-то скопировал поведение убийцы, — размышляла она вслух. — Ну или это случайное совпадение.

— Я не верю в случайные совпадения, — возразил Хедстрём.

Эрика села:

— Я тоже не верю. Вы будете обсуждать это на завтрашнем совещании?

— Да, я взял с собой копии материалов следствия. И Мелльберг обещал, что их почитает.

— Вы с ним едете вдвоем? — спросила Фальк, осторожно пробуя суп.

— Да, стартуем рано утром. Совещание в десять утра.

— Надеюсь, это что-нибудь даст, — произнесла писательница, внимательно глядя на мужа. — Вид у тебя усталый. Я понимаю, это очень важно, чтобы вы как можно скорее раскрыли это дело, но ты должен подумать о своем здоровье.

— Я думаю. Я прекрасно знаю пределы своих возможностей. Кстати, об усталости. Как дела у Анны? — поспешил сменить тему полицейский.

Эрика задумалась, словно не уверенная в том, как ей лучше ответить:

— Честно говоря, даже не знаю. У меня такое ощущение, что мои слова до нее не доходят. Она опутала себя чувством вины, словно коконом, и я не понимаю, как заставить ее вернуться к реальности.

— Возможно, это не твоя задача, — ответил мужчина, понимая, однако, что его замечание бесполезно.

— Я поговорю с Даном, — сказала его жена, желая показать, что на этом разговор об Анне закончен.

Патрик все понял и не стал задавать лишних вопросов. Тревога за сестру давила на Эрику, и если она захочет поговорить об этом с супругом, то всегда сможет это сделать. А пока пускай разбирается сама.

— Кстати, мне самой потребуется антикризисная психотерапия, — добавила она, подливая себе супа.

— Да? Почему? Что еще сказала тебе мама? — насторожился Хедстрём.

— Нет-нет, на этот раз Кристина невиновна! И мне понадобится не только психотерапия. Мне придется стереть всю память после того, как сегодня утром я имела счастье лицезреть Мелльберга почти обнаженным.

Патрик расхохотался так, что поперхнулся супом:

— Да, это зрелище никто из нас долго не забудет! Но ведь мы обещали друг другу быть рядом в горе и в радости… Только постарайся не представлять его себе, когда мы будем заниматься любовью.

Фальк посмотрела на него с ужасом.

* * *

Уддевалла, 1974 год

Границы нормальности все более размывались. Лайла видела и понимала это, но не могла устоять перед искушением время от времени пойти навстречу желаниям Владека. Она осознавала, что это неправильно, но иногда ей хотелось хотя бы ненадолго притвориться, что они живут самой обычной жизнью.

Истории Владека продолжали зачаровывать всю семью. Он соединял необычное с обычным, ужасное с волшебным. Часто все они собирались вокруг кухонного стола при свете одной небольшой лампы — в полумраке семейство могло особенно проникнуться историями бывшего циркача. Они слышали аплодисменты публики, видели, как канатоходец парит высоко в воздухе, восхищались принцессой цирка, элегантно и уверенно балансировавшей на спине украшенной плюмажем и блестками лошади, мчавшейся по кругу… Но ярче всего им виделся Владек со львами на манеже. Как он стоял посреди арены, гордый и сильный, управляя дикими зверями. И не потому, что в руках у него был хлыст, как полагала публика, а потому, что львы любили и уважали его. Они доверяли ему и поэтому слушались.