Укрощение огня

Не смерть страшна, а холод безразличия. Иначе он бы не обманывал себя столько лет, угадывая отклик там, где его и быть не могло! — юноша сел, взглянув на тонкий месяц, меланхолично и рассеянно роняющий свой скудный свет на распростертый мир внизу.

Холодный свет, купающий в своем сиянии холодный камень…

А господин его пылает, и взгляд его как переполненные магмой жерла! И то, что он горит желаньем получить от своего раба — Амани не готов отдать. И не согласен!

Не согласится никогда, и к дэвам рассуждения! Хотя бы потому, что уже ничего не осталось… Душа, любовь, искренность — непозволительная роскошь для раба и лишнее ярмо, хлеще любого ошейника.

«Виновны ль мы, коль хрустнет ваш скелет в тяжелых нежных наших лапах…»

Он убедился сполна, скелет хрустнул, хоть нежности он так и не узнал! Он так старательно берег за тысячью замков эту маленькую глупость, последнюю частичку с искоркой мечты. Протягивая ее на ладонях к своему жестокому солнцу, и каждый раз надеясь, что дар его убогий будет принят… Чтобы теперь позволить запросто купить пусть даже тлен ее?!

— Не бывать… — беззвучно по слогам пообещал Аман, принося свою клятву безжизненному отблеску луны.

7

День неспешно приближался к своему концу. Амани с удовольствием выкупался после долгой тренировки, довольный тем как охотно его тело возвращает себе отточенную до бритвенной остроты пластику движений и гибкую силу. Долгий перерыв не оказался губительным, и он снова может танцевать хоть всю ночь напролет.

Ну и что, что не для кого, а на его счастье у господина, кажется, несколько иные предпочтения, — юноша задумался. Назначенное время приближалось, а он так и не принял решения. Идти не хотелось — этот человек действительно пугал его, а затеянная игра с наложником безжалостно изматывала нервы. Забавной она могла показаться только на первый взгляд, ведь так или иначе, а деться Амани от хозяина некуда. Он раб, даже если ошейник на него еще не надели.

Не ответить на приглашение значило еще раз показать серьезность своих намерений, то, что отныне он не собирается подчиняться каждому движению пальцев, — а то и ловить их налету, предугадывая раньше самого хозяина, — лишь потому, что кто-то заплатил кому-то немаленькую сумму, чтобы пользоваться его телом.

Но не идти, значило потерпеть поражение, даже не вступив толком в борьбу. Расписаться в своем страхе, больше того — признаться, что страх может управлять им, а значит — в своей слабости. Жизнь же такова, что именно слабость самый тяжкий грех, который судьба никогда не прощает, карая безжалостно и неотвратимо…

Некстати, пока Аман шел те несколько шагов, которые отделяли его покои от княжих, почему-то вспомнилась несчастная Жемчужина. И впервые — с искренним сочувствием: с Амани ли без — мальчишка обречен, не научившись ни толком подчиняться, ни тем более подчинять.

Хотя бы себя для начала. Так ветер клонит ветвь, усыпанную гроздьями цветов, даря прохладу в знойный полдень, как опустилась перед господином гордая глава. Всего лишь знак приветствия…

Не больше, но и не меньше! Амир едва не рассмеялся, и тщательно постарался задушить даже намек на улыбку, спросив о безделице:

— Ты ужинал? Угощайся, если хочешь, — небрежный кивок пришелся в сторону блюда с фруктами и печеньем.

Поклон и такая же нейтральная благодарность за милостивое предложение, в которой тем не менее сквозит почти неприкрытая издевка.

О, этот пламенный цветок великолепен без преувеличений! Как настоящий огонь, он вспыхивает моментально, но умеет смирять себя, довольствуясь тем, что есть сейчас для поддержания его горения. Желая большего и тихо тлея, чтобы породить пожар… Разгадка давно мучившей его тайны, сидела напротив своего князя, успешно изображая спокойствие и безразличие.

В эту ночь партия сошлась вничью, а завершилась вовсе неслыханным благоволением:

— Эль Мансура тебе не привычна, и ты наверняка скучаешь тут, — как бы не хотелось, но мужчина так и не коснулся своего наложника тем вечером ничем, кроме взгляда, безнадежно жаждущего насыщенья чернотой очей напротив. Но юноша так и не посмотрел на него прямо, прячась за бархатным занавесом ресниц.

— Скажи Тарику, он проводит тебя в мою библиотеку. Уверен, ты найдешь много интересного для себя.

Амани улыбнулся уверенно и почти безмятежно. Насколько мог, после изнурительного марафона: личная библиотека в его распоряжении за одну ночь за доской шатранжа? Вот уж на самом деле щедрый дар без всякого сомненья! Еще будучи ребенком он понял, что новое знание, оборачивается новой силой, и о чем касается речь — неважно. Свойства драгоценных камней, шелковый путь, дамасская сталь, высокая поэзия Шахнамэ, или язык тела — он собирал свое хранилище по крупицам, зная, что то или другое может потребоваться в любой момент.