Укрощение огня

Мужчина весело фыркнул, но объяснил вполне серьезно, лаская теплым взглядом цвета крепкого кофе склонившегося к кошечке наложника.

— Она уже немного привыкла к людям, тебе будет не так трудно. А ее мать погибла, так что на воле котенок не выживет. Решай. Это нельзя назвать платой, принимаешь?

Впрочем, Амани давно уже не напоминал гаремное создание.

— Да… — не поднимая головы, тихо отозвался юноша, после долгой паузы.

— Я рад! — без тени насмешки произнес князь. — Надеб поможет тебе и объяснит все, что нужно.

Аман только вздохнул, слов по-прежнему не было.

* * *

— Просто приучи ее к себе, — спокойно говорил Надеб, высокий худощавый мужчина с вычерненным солнцем лицом и ловкими, подвижными пальцами. — Это не комнатная собачка, она никогда не будет выделывать трюки на забаву… Это хищник.

В ответ на столь здравое замечание Амани сам зашипел не хуже большой и очень сердитой кошки. Очаровательный пушистый звереныш освоился довольно быстро и оказался шкодливейшей заразой, пробовавшей на зуб и целенаправленно намеревавшейся закогтить все в пределах досягаемости. Силу укусов гаденыш, понятно, тоже не измерял, а любимейшей игрой стала охота на кое-чьи ноги, так что о привычных туфлях без задников ради собственной безопасности пришлось забыть, и первым делом натягивать высокие сапоги.

К сожалению, на все остальное подобной защиты не было — не станешь же сутки напролет ходить в перчатках! Как-то перед ежевечерней партией юноша взглянул на свои исцарапанные до локтей руки и… рассмеялся почти до слез: видели бы его сейчас Васим, вечно трясущийся над своим положением главного гаремного блюстителя, тот же шакал Алишер, либо же кто-нибудь из наложников Фоада — наверняка решили бы, что бредят! Кальяна обкурились или, на худой конец, у Аленького цветочка обнаружился двойник, брат-близнец, джины подменили… Тоже мне, звезда ночей, отрада ложа!

Однако — не этого ли он и хотел?…

В тот вечер Аман не пошел к господину. То было странное, пьянящее чувство — знать, что не он ждет дозволения предложить себя, а ждут его. Особенно когда знаешь, что неповиновение не обернется карой, последней ошибкой, которых некоронованный король себе не позволял, ведь чем выше положение, тем крепче узы. Почувствовать себя хоть призрачно свободным… Юноша опустился перед сыто урчащим сонным пантерышем, осторожно погладив высокий носик: ведь и правда похожи — вкусно кормят, на цепь не сажают, балуют и кусать позволяют… Приручают.

Он откинул крышку «своего» сундучка, аккуратно раскладывая содержимое. Масла он брал и раньше, для купания, а сейчас совершенным изгибом подвел брови и веки, густо начернил ресницы, чуть тронув краской скулы и губы. Тщательно расчесал отросшие почти до пояса волосы, разобрав по прядям локоны и искусно подколов их заколками. Из одежд — выбирал так, будто эта ночь должна была стать первой и последней в жизни…

И, взглянув на свое отражение — беспристрастно признал: он все еще красив. Он все еще может пленять собой… А зачем?

Шорох шагов не дал додумать мысль до конца, Амани взметнулся вихрем, набрасывая на плечи темный мишлах:

— Что тебе? — хмуро сверкнули черные очи.

Мальчик смущенно улыбнулся на привычную резкость:

— Дядя беспокоится здоровы ли вы.

— Здоров… — отмахнулся Аман, прежде чем полный смысл фразы дошел до его сознания.

— Красиво как! — восхищенно вздохнул Тарик на сияющие алые звезды в бурных густых волнах: плащ прикрыл обнаженный торс и прозрачное одеяние, но он не мог скрыть волосы юноши, — У мамы таких не было!

Стало стыдно почему-то.

— Твоя мать — сестра князя? — Амани беспорядочно выдергивал шпильки из прически, не слыша, что спрашивает.

Мальчишка залился румянцем пуще, но ответил честно:

— Что вы… третья жена его брата. Двоюродного, — совсем понуро уточнил Тарик под конец, подозревая, что после такого признания о положении в семейной иерархии привередливая княжая звезда выпрет его с позором и скандалом.

— Возьми, — рубиновые искры вдруг впились в подхваченные ладошки.

— Да как же?!

— Возьми! — криво усмехнулся Аман. — Матери подаришь… или невесте. Тебе до того недолго осталось.

— Что вы!!!

— Иди!

Когда после долгих сбивчивых отнекиваний и благодарностей, одуревший от неожиданного подарка мальчишка наконец отвязался и ушел, Амани вернулся к наглой кошатине, повадившейся спать на его постели, бездумно потрепав звереныша за бархатные ушки:

— Не хочу больше… Слышишь?! Не хочу. И ты тоже ошейник носить не будешь!

11

Как сменяют друг друга времена года, как солнце и луна от века следуют друг за другом, и буйством зелени зарастает шрам лесного пожара, так гибким побегом вновь распрямляется надломленный дух, пока душа молода, и живое горячее пламя питает ее.