Укрощение спортивной

— Подписывай заявление об увольнении по собственному желанию. Хватит мне глаза мозолить, отправляйся-ка ты в свободное плавание. Я вижу, что ты уже вырос и тебе стали тесны рамки нашей организации, поэтому пиши заявление без отработки. А я уж так и быть — замолвлю за тебя словечко при рекомендациях на новом месте работы. Или же в действие вступит второй приказ, вот этот, — он подталкивает ко мне листок с «грозными буквами».

— И думаете, что эта филькина грамота у тебя пролезет?

— Не у «тебя», а у «вас». Соблюдай субординацию, Караев. Тыкание осталось в Карелии, здесь же другие условия.

— А не пошел бы ты? — я улыбаюсь, глядя в краснеющие глаза.

— Хорошо, Боря. На тебя раньше был оформлен выговор от Оксаны, когда ты флешку с отчетом забыл? Чего ты так удивляешься? Она на тебя разозлилась тогда не на шутку, даже строгач влепили, но не успели ознакомить, — Юрий достает из ящика стола листок с октябрьской датой. — А когда я принес генеральному директору ещё и три служебных записки, то он сразу постановил тебя уволить по приказу.

— Это же всё белыми нитками шито, трудовая инспекция мигом тебя раскусит. Или тебе мало одного Квадратова? — я с удовольствием наблюдаю, как дергается его щека.

— Да, с Квадратовым неудобно получилось. Но кто же знал, что этого полудурка потянет «Хонду Аккорд» покупать на честно украденные деньги? Сам виноват, почуял власть и деньги и подумал, что держит черта за причандалы. Не надо было ему Скалова увольнять… А насчет тебя вопрос уже решен, либо по собственному, либо по статье.

— Что-то мне в туалет приспичило. Минуту подождешь… — те? — я стараюсь сделать ударение на последнем слоге.

Юрий откидывается на спинку кресла, на лице довольство Александра Македонского, выигравшего очередную битву. Он чувствует себя на коне, а перед ним поверженный противник, который должен тихо уползти под кустик и сдохнуть от жалости к себе. Не дождется! Волк во мне обнажил губу и показал клыки. Похоже, что Юрий что-то почувствовал, глядя на меня, так как сел обратно и скрестил в замок пальцы.

— Да, конечно, сходи. Я подожду.

Я выхожу и чувствую, как меня пошатывает. Не то чтобы я этого не ожидал, но всё равно неприятно вот так вот, ни с того ни с сего, а лишь потому, что он начальник. Неправильно это как-то, несправедливо. И в тоже время в груди зарождается веселая злость. Наплевать, прорвемся! Вот только нужно увидеть Оксану и понять — стоит ли прорываться или постараться сберечь нервы?

Вот и её кабинет. Дверь открыта.

— Оксана, привет.

Она поднимает на меня холодные глаза. Мне кажется, или они чуть покраснели в уголках? Такое бывает, когда «Визин» не полностью устраняет эффект от плача.

— Да, Караев, что ты хотел?

— Хотел спросить…

— У тебя что-то важное? У меня много дел.

— Да… важное. Для меня важное. От твоего ответа зависит — останусь ли я здесь, или же нет. Скажи, мы сможем начать всё с начала, не как начальница и подчиненный, а как мужчина и женщина?

Сколько времени прошло, прежде чем она ответила? Десять секунд? Минута? День? Месяц? Год?

— Борис, я предпочту остаться на рабочих отношениях. У тебя что-то ещё?

— Нет, больше ничего. Прощай, Оксана.

— Всего доброго, Борис, — после небольшой заминки говорит Оксана.

Я разворачиваюсь и иду обратно. Что там говорят люди из открытых дверей? Мне не так уж и важно, я нечленораздельно мычу и иду подписывать вольную. Скоро я буду свободен от работы, от начальства, от сослуживцев. Кто меня хватает за руку? Я оказываюсь в кабинете начальницы отдела кадров.

— Борис, что там у вас произошло? Что это за дебильная запись гуляет по заводу? — обеспокоенно спрашивает Наталья. — Ого, да на тебе лица нет, в гроб краше кладут. Что с тобой?

— Да ничего существенного, увольняют меня.

— Вообще-то я тоже не последнее лицо на предприятии. Только через меня происходит увольнение. Кто тебя увольняет?

— Юрий просит написать по собственному, либо меня выкинут по статье. Да ладно, мне уже и самому незачем здесь оставаться. Так что наши с ним желания совпадают.

— Посиди здесь и подожди, — Наталья выскакивает наружу.

Я тупо смотрю на большой фикус на окне. Состояние такое… сумасшедшее и веселое, грустное и радостное. Внесена ясность и ни осталось и капли той неопределенности, которая мучила все эти дни. Всё ясно и понятно — никому не нужен менеджер Боря. Менеджер Боря может уходить.

Наталья влетает как разъяренная кошка — шерсть дыбом, когти выпущены, глаза метают искры. Ещё чуть-чуть и вцепится в кого-нибудь.

— Вот же (цензура бы запикала следующее выражение, обозначающее удовлетворенного гомосексуалиста). Я к нему и так, и этак, а он ни в какую. И наш генеральный тоже за Оксану обиделся. Надо же было тебе такое ляпнуть.

— Да не ляпал я, речь о другом была, а он повернул по своему и… Знаешь, Наташ, мне уже надоело в пятый раз объяснять одно и тоже. Это подстава.

— Слушай, но тебя же в самом деле уволят.

— Пускай. Начну на новом месте, опыт есть, голова на месте. Так что не страшно.

— Точно всё нормально? А то мы могли бы ещё побороться.