Укрощение строптивого лига (СИ)

— А,можа, родня какая есть?

— Какая тут есть — та со свету сжить хочет. А другой не знаю, — отвечала я рассеянно.

— Как не знаешь? А чо мамка-то говорила?

— Я маленькая была. Не знаю, чего она говорила.

— А! — сочувственно вздохнула странная собеседница. — И чего делать будешь?

Я повертела головой.

— А, можа, получится как-нибудь узнать: есть ли где родна душа?

— Вряд ли.

Выхода из своей беды я не видела. Если только отсидеться ночью на кладбище, под утро украсть где-то платье и только потом добираться в Нормеров…

Я поежилась от холода, и Чернушка, как я назвала про себя собеседницу, сунула руку за оградку ближней могилки и достала оттуда затасканную, потертую рогожу.

— На. Всяко теплее будет.

Ага, вот пусть не рассказывает, что случайно на кладбище забрела. Костерок есть — основательный такой, с выложенными кругом камушками. Облюбованные валуны и тайничок со шмотьем в склепике. Надо бы поинтересоваться — с кого рогожа…

— Не страшно тут одной ночью? — зашла я с другой стороны.

— Неа, — беззаботно ответила Чернушка, а, спохватившись, поспешила добавить: — Да я ж разок-то!

— Ага, — поддела я. — Нравится тебе тут — твое дело. Я бы одна от страха померла.

— А чего бояться-то? — пожала она плечом. — Деревенские лишний раз не ходют. Тихо тут. Никто не шпыняет…

— А там шпыняют?

— Угу.

— И ты бедолага, — пожалела я нас, и от ласкового слова Чернушка оттаяла. Эх, простая она, как три копейки. По глазам вижу, что хочет чего- то сказать, но отмалчивается. — А у тебя родня есть?

— Тетка, — ответила она с грустью. — Да муж у нее пьяница, вечно бранится. А то и лапы тянет. Обзывает палкой, а за зад иной раз щипнет. Тетка бесится. А нужон он мне?

— Не нужон?

— Неа.

— А тут у тебя кто-то из родных лежит, да?

— Деда. Да мамка.

Мне так жалко ее стало, как саму себя, и я ляпнула:

— А пошли со мной. Если жених примет, и тебе место найдется. А если нет. так…

— Обоим поддаст? — улыбнулась она беззлобно. На небе появилась луна, и теперь я могла разглядеть ее лицо. Молодая, но точно не подросток. Большеротая, некрасивая, угловатая, в застиранной курточке — в общем и ее жизнь не сахар.

— Ага, — кивнула я.

— Как звать-то его? Мож, знаю такого?

— Тирс.

— Дядька Тирсак? Да у него ж зубьев уже нет!

— Нет! Тирсу тридцать, рыжий.

— Неа, не знаю.

Мы долго сидели у огня. Чернушка рассказывала про соседей, какая у кого репа растет. Чем ее поливает бабка Арпа… Не скажу, что интересно, но я была несказанно счастлива, что этой ночью встретила именно ее. Особенно, когда она — добросердечная душа поделилась своей запасной рубахой.

— На, — протянула мне. — Мочи нет смотреть на тебя голую.

— Вот была бы я мужуком, — пошутила я.

— Будь ты мужуком, не любезничала бы с тобой, — насупилась Чернушка, теребя кончик смоляной косички.

— И что бы сделала? Пыжа натравила?

— Я могу за себя постоять! — возразила она гордо. И уже хотела было рассказать каким образом, но спохватилась и замолчала.

— Рассказывай уж, — посмотрела я на нее проницательно. На что собеседница прикусила губу, а потом после некоторого колебания тихо произнесла:

— Ахошь… с родней поговорить?

— И так от них едва ноги унесла.

— Да я про мамку… — она опустила глаза и, не моргая, наблюдала за огненными языками, лизавшими сухие ветки в костре.

— А можно?!

— Иной раз выходит.

— Хочу!

Чернушка посмотрела на луну, прикрытую темной тучкой, и ответила:

— Тогда жди.

— А где ты этому научилась?

— От деда, — она шмыгнула и вытерла нос рукавом.

— А чего отпиралась, что магиня?

— Да какая магиня! — вздохнула она. — Так, призвать могу иногда. Да и запретно это дело.

— Запретно?

— Да ты впрямь не здешняя! — всплеснула Чернушка тоненькими ручками.

— Думала, я вру?

— Так врешь же! У тебя кожа белая, во как сияет. Руки гладенькие, как у младенчика. И ноги — на каждой кочке охаешь.

— А мне хорошо жилось, пока жених на голову не свалился.

— Поди ж, красавчик? А то б не подалась в чужие края.

— Пф-ф! — фыркнула я. — С лица воды не пить…

Чем дольше мы общались, тем больше мне нравилась Чернушка. И даже ее простоватая грубость и излишняя прямолинейность не отталкивали. По сравнению с людьми из высшего света — она сама искренность.

— Как тебя зовут-то? — спросила ее вновь.

— Мрита. А тебя? Мне надо для призвания родных.

— Тиа, — все же не рискнула я сознаться. Вера — слишком редкое имя в Диртии, опасно.

— Ну, смотри, Тиа! Если не выйдет — сама виновата. Но крови должно хватить.

Едва услышала, что требуется кровопускание, я побледнела. Мрита же, хмыкнув под нос, ловко наклонилась ко мне, быстрым движением сковырнула ссадину на моей коленке, и все — капелюшечка крови выступила на коже.

— Трусиха! — она осторожно мазнула ее пальцем, растерла по своей ладони и дунула на странный знак. — Теперь не мешай и жди!

Ждать — так ждать. Я замерла, прислушиваясь ко звукам. Убаюкивающе пиликали сверчки. Шелестели крыльями редкие мотыльки, над ухом зудел комар… Иногда листья от ветерка шуршали… Ничего особенного, но я — трусиха неимоверная, поэтому дрожала, ожидая встречи с призраком.

Вдруг на Пыже вздыбилась шерсть. Он резко вскочил, зарычал и начал пятиться от костра.