Укрощение тигра в Париже

Писатель в белом пиджаке вышел наконец из аэропортовской жандармерии, куда его препроводил молодец с аксельбантами.

— Пойдите обязательно в американское консульство, месье, и урегулируйте проблему с вашим документом, — сказал ему самый старший жандарм на прощание.

— Суки. Иммигрэйшен-сервис! — ругался писатель, разыскивая в толпе встречающих Наташку.

Наташка ожидала его, конечно, не там, где ждут прилетающих все нормальные люди. Он безуспешно поискал ее в толпе ожидающих и, не найдя, решил, что она не приехала его встречать. Злой, он ступил на эскалатор, стремящий народ вниз, в зал ожидания. У подножия эскалатора стояла Наташка и курила. В белых брюках, белой куртке, в черных очках в апельсинового цвета оправе. С опухшей, он сразу заметил, физиономией.

— Здравствуй, Наталья!

— Здравствуй, Лимонов! — Она не посмотрела ему в глаза и стеснительно отвернулась, когда он ее поцеловал.

— Опухла, — констатировал он. — Пила?

— Немного. — Она глухо прокашлялась.

Он вдруг заметил, что вокруг ее правой щиколотки обвивается бинт.

— Это что такое?

— Машиной ударило.

— Пьяная была?

— Ничего не пьяная, Лимонов, — недовольно загудела она, откашливаясь. — Тебе все чудится, что я пьяная. По нашей улице этот мудак ехал. Я переходила на другую сторону. Была совершенно трезвая…

Выйдя из здания аэропорта, они сели в такси.

— Бляди американцы выдали мне фальшивый документ, Наташа! Вот полюбуйся! — Он достал из пиджака произведение искусства иммигрэйшен-сервиса и показал ей. — Лидеры свободного мира, еби их мать! А какие чувствительные! Слова грубого о дяде Сэме не скажи… Суки!.. Ну как ты тут без меня жила?

— Да… никак. Скучно было. Кабаре уже десять дней как закрыто. Последние дни посетителей вообще ни хуя не было. Город пустой. Ходила к Нинке загорать. Читала…

— Конечно, русские книги?

— Ну и русские, и что такого… Немало есть интересных русских книг. Английские тоже читала. «Магус» прочла Джона Фовлса. И твоего на английском маркиза де Сада прочла.

— Хорошенькое чтиво для одинокой девушки летом, — улыбнулся он. — Восемьсот страниц де Сада. «Жюстин» в особенности.

Он примял ее руку к сиденью такси. Затем переместил ее себе на ногу. Помял ласково. Наташка несмело ответила, пошевелив рукой.

— Ебалась? — спросил он насмешливо.

— Сам ты ебался… — ответила она осторожно.

Честная Наташка не распространяла свою честность так далеко, чтобы весело ответить: «Конечно! И много раз! Поебалась с десятью мужчинами за месяц…» Упрямая, и под пытками она не выдаст своих приключений. Писатель, переспавший в Нью-Йорке с телами нескольких женщин, подумал, что если Наташка спала здесь, в Париже, с самцами или, что еще хуже, с одним постоянным самцом, то она стерва. «Если я ебусь с чужими, я не вкладываю в это занятие душу, для меня это всегда легкий опереточный эпизод, а если она с ее характером ебется — это уже Вагнер, трагедия, боги и гиганты, мифология…» Тут же в такси писатель мысленно высмеял себя за свое удобное мужское сознание: «Я ебусь — хорошо и можно. Она ебется — плохо и нельзя». Высмеяв себя, он решил оставить тему измен и ебли.

— Ну как книга? — спросила она.

— Как обычно в этом ебаном бизнесе вместо четвертого июля книга появилась в магазинах на десять дней позже, а официальную дату публикации отложили и вовсе на конец июля.

— Ой, какой ужас! По телефону ты мне этого не сказал, Лимонов!

— Не хотел тебя расстраивать.

— Что же ты там делал тогда? Почему не ехал раньше к соломенной вдове Наташе?! — вдруг взвизгнула она, подражая неизвестным писателю бабьим русским не то плачам, не то песням.

— Что? Какой вдове?

— Соломенной вдовой называют женщину, у которой муж жив, но уехал, пропал и много лет не появляется, — поучительно объяснила Наташка.

— Ага. Понятно. Знания, почерпнутые из библиотеки Тургенева.

На рю дез’Экуфф, выпив вина и выкурив пару сигарет с гашишем, они пошли в постель и сделали любовь, стесняясь друг друга. Отвыкли. Наташка показалась писателю большой и очень женской. Щель ее показалась ему подозрительно сочной и даже жирной. Звуки, издаваемые Наташкой в процессе любви, показались ему подозрительно глубокими и похотливыми.

«Ебалась-таки без меня!» — решил он.

После секса, лежа с ней рядом (она курила), он схватил ее рукой за холку и потряс:

— Ебалась, блядь такая!

— Ты что, Лимончиков, больно, отпусти! Я не ебалась! Не ебалась!

Однако, когда они опять сделали любовь, Наташкино тело опять показалось ему более опытным, чем до отъезда. И нагло-бабьим, выпячивающимся навстречу его хую.

После нескольких часов постельных столкновений они захотели есть. Вставая, он обнаружил, что бинт на Наташкиной щиколотке кровоточит.

— Наверное, мы задели и содрали корку? — предположила она виновато.

— Давно произошло твое столкновение с автомобилем?

— Дней десять уже.

— И до сих пор не заживает? Кровоточит… Дай я погляжу?

— Ну, Лимонов, нечего рассматривать мои раны. Я стесняюсь…

Когда он попытался развязать бинт, Наташка отдернула ногу.

— Ебаться со мной ты не стесняешься, а показать рану стесняешься. Может быть, нужно пойти к врачу.