Укрощение тигра в Париже

На эспланаде Инвалидов она взяла меня под руку. Это не значит, что установился прочный мир и хорошая погода. Уже через несколько минут она может зарычать или обидеться. Мы дружно прошагали мимо играющих в шары. Ко всему, кроме игры, безучастные, они все же разогнулись, чтобы рассмотреть тигра в черной шляпе, алое знамя волос плясало по плечам. Под лучами всеобщего внимания она оживилась, возбудилась, даже захохотала. Повиснув на мне, она несколько раз дернула меня, как тряпичную куклу.

— Эй, легче, не возбуждайся! Доктор в школе ведь советовал твоей маме поить тебя бромом?

— Что, пошутить нельзя, да? Побаловаться?

— Шутки у тебя тигриные. Взять и откусить дрессировщику руку. Сломать ребро…

— А что ты такой дохленький, Лимонов…

— В нос хочешь? — ласково спросил я. — Кстати, я нашел черновик песни, оригинал которой ты оставила в студии черной группы, когда напилась и поскандалила. «Фючур таймз».

— Вот молодец! И дневничок я тогда оставила. Как жалко дневничок!

— Дура потому что. Нужно было вернуться за дневником… Вот слушай, я пропою тебе куплет:

Анархитс энд фашистс гат зэ сити
Ордэр нью!
Анархистс энд фашисте янг энд притти
Марчинг авеню…

Дальше слышен тяжелый барабанный грохот шагающих колонн фашистов и анархистов: «Там-та-та-там! Там-та-та-там!» и припев:

Фючур таймз ар найз
Дэф из ан зэ райз…

— Ты, Лимонов, поешь ее на мотив какой-то советской песни. Ха-ха!

— Это уже ваше дело, мадам, придумать мотив, а не мое. Достаточно того, что я сочинил текст. И хороший текст. Не какую-нибудь жвачку для тех, у кого только что появился волосяной покров у гениталий. Не «Ай лав ю, бэби…».

— Я не мадам, а мадемуазель.

Она откашлялась и загудела: «Анархистс энд фашисте… Анархисте энд фашистс гат зэ сити…»

— А ты, тигр, поешь на мотив «Лили Марлен»…

— Уж лучше на «Лили Марлен», чем на комсомольскую песню.

В редком единодушии, держась за руки, соединенные внезапно найденным общим ритмом, мы вступили на территорию музея Великой армии и прошли между военными и полицейскими.

Фючур таймз ар найз
Дэф из ан зэ райз…

Она расстроилась, что тело Наполеона невозможно увидеть. Кто-то соврал ей, что Наполеон лежит в хрустальном гробу.

— Это Рейган будет лежать в хрустальном гробу. Как спящая красавица, — съязвил я.

— Ты же сказал, что Рейган — это Кащей Бессмертный русских сказок. Кащей на то и Бессмертный, что не умирает никогда.

— Ошибаешься. Кащеева смерть спрятана в сундуке, где-то на краю мира. Может быть, имеются в виду калифорнийские горы. Сундук спрятан меж ветвей дерева. Дерево, как ты себе можешь представить, засекречено и ужасно охраняется. А если храбрец все же доберется до сундука и откроет его, то оттуда выскочит заяц. Если успеть пристрелить зайца, из него вылетит утка. Если снайпер сшибет и утку, из нее вывалится яйцо и упадет в Пасифик ошэн, и его проглотит рыба, эцетера. История длинная. Кащеева же смерть не то в иголке, не то в игольном ушке, я запамятовал, где именно. Кажется, нужно сломать иголку. Но Кащей смертен. И храбрый Иван в конце концов одолевает Кащея.

Я сфотографировал ее рядом с собакой Наполеона и рядом с его лошадью — Визирем. Я терпеливо отфотографировал тигра рядом с представителями всех родов войск наполеоновской эпохи. Наташка оказалась выше всех драгунов и кирасир и уж много круче в плечах. Через несколько часов по визжащим паркетам музея мы, бездыханные, сошли вниз. В су-соль заманчиво взрывалось что-то, и взрывы из темноты комментировал приятный голос. Мы заглянули. Показывали фильм о Второй мировой. Бесплатно.

— Посидим немного? — устало предложил тигр.

Мы просидели до самого окончания фильма. Мы увлеклись фильмом. А когда показали, как по ледяному Ленинграду везут на санках увязанные в одеяла жалкие маленькие трупики блокады, Наташка разрыдалась. И у меня — супермена защипало в глазах, когда по белому снежному полю побежали в атаку люди в длиннополых шинелях и западали, скошенные пулеметным и орудийным огнем. Я, сощурив глаза, попытался найти среди них дядю Юру или дедушку Федора, но близко их не показали. Восточному фронту вообще в фильме было уделено мало места. С большим удовольствием демонстрировались подвиги союзников в Северной Африке, среди экзотики и песков. Разумеется, своя рубашка всегда ближе к телу.

Выбравшись на поверхность, мы обошли периметр двора. Пушки всех времен и народов были выставлены на обозрение в большой галерее. В самом дворе под открытым небом также помещалось несколько уродливых коротких и толстодулых богов войны. К ним мы подошли к последним. Пушки оказались французскими, девятипудовыми, отлитыми в 1810 году. С 1815 по 1945-й пушки находились в плену в Берлине.

Похлопав пушки по зеленым загривкам, заглянув в дула, мы собирались было покинуть территорию музея, уже посвистывали служители и полицейские, выставляя посетителей, как вдруг Наташка позвала меня:

— Эй, Лимонов, тут по-русски на стволе!