Укрощение тигра в Париже

Гологрудая и большеротая звезда с остатками не до конца смытого ночного мейкапа на лице сидела в кровати, и физиономия ее выражала нешуточное беспокойство. Хотя женщины, несомненно, любят пугаться и преувеличивать опасность, заметно было, что она и вправду испугана.

— Они запутались и не могут выбраться. Их много!

Между каменной подпоркой раковины и фанерной стеной, отделяющей китченетт от квартиры, они традиционно складывали пластиковые пакеты, дабы пакеты находились под рукой. Сунув ноги в блистательные, цвета молодого алюминия тапочки, — часть наследства, полученного другом Димитрием от русского дюка, скончавшегося недавно, и братски разделенного с Лимоновым, — писатель осторожно выглянул в китченетт. Пакеты сотрясались и шуршали. Судя по энергии, с какой они сотрясались, он подумал, что не мышь, но крыса заблудилась в пакетах. Но он не сказал о своей гипотезе звезде кабаре.

— Кыш! Кыш! Кыш отсюда! — Он несколько раз хлопнул в ладоши.

Она нервно засмеялась:

— Так кур гоняют, Лимонов…

«Точно, — подумал писатель. — Так в деревне гоняют кур». Почему ему вспомнилось это глупое «Кыш!» — восклицание, слышанное им в годы малолетства и беспамятства и, казалось, начисто изъятое из репертуара жизни? Вот уже несколько лет, как всплывают на поверхность памяти давно потопленные и, казалось, прочно опустившиеся на дно фразы. Присказки и прибаутки, принадлежащие, должно быть, словарю прадедушек и прабабушек: «Так сказал бедняк, а сам залез на печку», «Красивая, как корова сивая» и прочие в этом духе.

Он отогнул американский флаг, осторожно вдвинулся в китченетт и ткнул пальцем в выключатель. Кухонные внутренности озарились нервным синим светом дневной лампы. Как в морге. Шорох прекратился. Голый, лишь в плейбойских тапочках дюка, писатель подозрительно всмотрелся в месиво пластиковых пакетов:

— Мышей не вижу!

— Они спрятались.

Звезда успокоенно отклонилась на подушки. Он открыл и подставил под струю стакан. Наклонившись, открыл дверцу карликового холодильника и извлек пакет апельсинового сока. Наливая сок в воду, он успел увидеть серо-желтого грызуна, прошмыгнувшего между его алюминиевыми тапочками и скрывшегося под холодильником.

— Мышь. Мышь пробежала, Наталья!

— Где? Где мышь? — Звезда кабаре вскочила на колени и закрыла глаза, а руками крест-накрест покрыла груди. Чтоб не укусили мыши.

— Спрятались под холодильник.

— Ой, у них там гнездо?! Она большая?

— Маленькая. Мышь-подросток.

Писатель заглянул за холодильник, и то, что он увидел, неприятно прошлось холодком по его голой спине, по позвоночнику. Распластавшись на белой шашечке пола, отчетливо видимая, мышь протискивалась в угол. Но протискивалась не под землю, где ей полагается жить, а всего-навсего в другую часть квартиры, в прихожую. Перегородка была фанерной, и, очевидно, в углу была дыра. Из прихожей она могла побежать только в большую комнату. Писателю вовсе не понравилось бесцеремонное расхаживание мыши по его квартире. Он платил две тысячи франков именно за то, чтобы жить отдельно от других животных. Он допил сок и вернулся в постель, оставив синий свет заливать шашечки пола.

— Что же теперь будет? — Звезда прижалась к нему.

— Завтра купим отраву или мышеловку.

— Я боюсь спать…

— Она что, идиотка, по-твоему? Ты же не полезешь к слону в кровать. Побоишься, что он тебя раздавит…

— У слонов нет кроватей.

— Ну где он там спит, под баобабом…

На следующий день, в полдень, Наташка курила, сидя на стуле в прихожей. За окном на рю дез’Экуфф шумели веселые после субботы евреи. Звезда кабаре допила кофе, а писатель убирал в китченетт. Не без опаски, один за другим, он выудил все пластиковые пакеты и теперь выметал из щели сор. Ломтики сырой картошки, кусочки хлеба, почерневшая половина капустного листа и даже затвердевший до каменной крепости кусок сыра вымелись из щели.

— Сколько пищи для мышек! Дисциплинированному мышиному отряду хватит этих припасов на месяц!

Писатель оставил веник и стал двигать холодильник, желая выдвинуть его в прихожую.

— Осторожно, Лимонов! — попросила еще не совсем проснувшаяся певица. — Может быть, они притаились под холодильником…

— Разумеется. Они там лежат, притаившись, и ждут, когда придет Наташа. Босая. Тут-то они на нее и набросятся!

Он выдвинул угол холодильника в прихожую. Машинка для чистки ковров, примитивное сооружение, испокон веков стоящее за холодильником (Наташка и писатель ею не пользовались, предпочитая пылесос), вывалилось внезапно, рукоятью стукнув писателя по руке. Он вынес машинку в прихожую.

— Ну-ка, мышь, выходи! — Он тряхнул машинкой. Оттуда (о, театральная неожиданность!) вдруг вывалился и шлепнулся на шашечный пол крупный темный грызун. Шмяк! И бросился под буфет.

— Аааааааа-й! О-иииииииий! И-йййййййй! — выдала звезда кабаре целых три удивительно высоких для ее баянного голоса трели и вскочила на стул, на котором сидела.