— Я никогда не била тебя куклой, — запротестовала Мейри, отказываясь пускаться в совместное путешествие в прошлое. — Ты врун, и всегда был вруном.
— Ты выбила тогда мне два зуба.
— Вот как? Но у тебя выросли новые. А меня из-за тебя отправили спать без ужина.
— Этого я не знал, — с раскаянием произнес Коннор. Мейри показалось, будто он сейчас начнет извиняться. — Тогда я отмщен. Эта дурацкая кукла была из дерева, и у меня так распухли губы, что я не мог есть, а пару дней почти не говорил.
Мейри невольно улыбнулась — чуть-чуть, но острые глаза Коннора это заметили.
— Значит, ты тоже это помнишь.
— Не помню. Я соображала, есть ли у меня в комнате что-нибудь из дерева, чтобы швырнуть в тебя при случае. Если ты снова лишишься дара речи, я буду в восторге.
Его открытая, широкая ухмылка показалась ей порывом прохладного северного ветра. Она завораживала. От нее теплело на сердце. Черт бы его побрал!
— Да ладно, Мейри, — прошептал Коннор ей на ухо низким, рокочущим голосом, от которого у нее дрогнуло сердце. — Если бы я и правда перестал разговаривать с тобой, на ком бы ты оттачивала свой острый язычок?
— Все равно жертва того стоит.
— Ты шутишь.
Но Мейри не шутила. Она не желала вспоминать долгие летние дни, заполненные его смехом. Когда он принадлежал ей. Тренировался ли он в поле, загонял ли с ее братьями стада овец, при возвращении его глаза всегда находили ее, молчаливо и ласково говорили, что он предпочел бы быть с ней, а не с кем-то другим.
Все это оказалось ложью, и Мейри не хотела ничего вспоминать. Глупые, невинные дети. Зачем она лежит у него на руках? Зачем прижимается к его сердцу? Она должна быть в Шотландии, за много миль отсюда. Должна забыть его. Но как же хорошо в его объятиях, пусть разум и восстает против этой слабости.
— Черт побери, Коннор, что случилось?
Голос Клер выручил Мейри, иначе она совсем бы расчувствовалась, но облегчение тут же сменилось расстройством. Выглянув из-за плеча Коннора, Мейри увидела своего дорогого друга леди Клер в обществе королевы, которую явно шокировало странное восклицание леди Хантли.
— Ничего страшного, — успокоил Коннор обеих приближающихся дам. — Мисс Макгрегор просто перегрелась на солнце.
Мейри заметила, как королева с понимающей улыбкой переводит взгляд с Коннора на нее и обратно.
Черт возьми, ей нравится молодая жена короля — умная, страстная, но при этом очень уравновешенная. Самой Мейри совсем не хотелось выглядеть в ее глазах слабой и беспомощной.
— Благодарю вас, капитан Грант. — Мейри попыталась вывернуться из его рук. — Мне уже значительно лучше. Вы можете поставить меня на ноги.
Коннор даже не замедлил шаг, а, бросив на своих почтенных спутниц разочарованный взгляд, заметил:
— Упрямая, что тут поделаешь.
Видит Бог, Мейри была готова убить его прямо на месте!
— Ты и правда несколько бледна, дорогая.
Клер коснулась ее горящей щеки.
— Ей надо сменить это тяжелое шерстяное одеяло, которое она на себе носит, — заметила королева. — Отведите ее в мои покои. Я прикажу портнихе сшить ей несколько платьев.
— Нет, ваше величество, — отказалась Мейри. — В этом нет необходимости.
Она ни за что не наденет английское платье. Краешком глаза она заметила ямочку на щеке Коннора. Ублюдок! Он наслаждается ее унижением.
— Возможно, — с вызывающей ухмылкой произнес молодой человек, — мисс Макгрегор предпочитает, чтобы я каждый день уносил ее в дом на руках.
Мейри чуть не лопнула от злости.
— Пусть меня лучше сварят в кипящем масле, — пробормотала она, уже не заботясь о том, кто ее может услышать.
Коннор расхохотался, и Мейри со всей силы толкнула его локтем в живот, а потом беззвучно взмолилась, чтобы Господь послал ей силы не убить Клер и старшего сына Грантов, чтобы всегда помнить несчастья, которые он ей принес, и чтобы противостоять его непобедимому очарованию.
Глава 12
Мейри стояла абсолютно неподвижно, а одна из камеристок королевы застегивала бесконечные пуговки на спинке взятого взаймы платья. Мейри предпочла бы одеться сама, как делала у себя в замке, но королева настояла на том, чтобы прислать ей помощницу. И оказалась права.
Английские платья устроены таким образом, что их невозможно надеть без лишней пары рук, по крайней мере, одной.
Одеваясь, Мейри не испытывала никакого удовольствия. Она казалась себе разряженной и самодовольной куклой, но все же не могла отрицать, что ткань оказалась прекрасна — мягче, чем шерсть ее пледа, и куда тоньше.