Укротить Генерального

— Дубину первым позови. Он спокойнее, плюс Грома настроит. Того пускать первым нельзя. Он не всегда контролирует свои эмоции и язык. Родителям пусть сообщат позднее.

— Откуда ты знаешь, что родители не ждут тебя в коридоре?

— Я бы очень удивился, если бы ошибся. Но я не ошибся?

— Да. Ты не ошибся.

Мне стало неловко. Вроде бы не мой проступок, но все равно немножко стыдно за других.

— Брось, это давно не трагедия для меня. Позови Дубину. Слышу, как они шумят. Зови скорее, пока этот цыганский табор не выгнали из больницы.

***

На следующий день мне осталось сделать только одно — приехать к Кириллу.

Я так и не нашла в себе силы посетить его после проваленной годовщины. Тогда мне было стыдно, страшно…

Как я только не корила себя за желание жить дальше, не понимала, что меня держит.

Валентин оказался прав: иногда броня тоски, в которую себя загоняешь, оказывается сильнее всех прочих чувств. Подкрепляемая тайными сомнениями и призрачным чувством вины, она не давала мне двигаться дальше.

Но теперь я чувствовала, что освободилась, что пора сказать ему: прощай.

— Спасибо тебе за все. Ты навсегда останешься моим первым. Без тебя не было бы меня такой, какая есть. Спасибо.

После меня к могилке Кирилла подошел Валентин, посидел немного, потом мы уехали.

— Мне кажется, я тоже отпустил его только что, — признался Валентин. — До этого не мог. И любил его, и хотел его жену, и постоянно мысли гонял, как бы это все… С червоточинкой. Знаешь, как говорят, иногда даже мысли о преступлении — уже преступление. Так и я… Но сейчас, как камень с плеч свалился. Теперь только приглядывать, чтобы другой тебя не обижал.

— Спасибо, — я смахнула слезинки. На сердце была легкая, но светлая грусть, а еще много мыслей о хорошем, от которых улыбка не покидала лицо. — Думаю, все будет хорошо. Мы справимся.

Глава 42

Гордей

Отходняк начался не сразу…

Я лишь позднее, на следующие сутки понял, как сильно влип. И с аварией, и с признаниями, и предложением.

Может быть, поторопился, а?

Наверное, я поторопился. От шока предложил, не иначе!

Но тем же днем ко мне наведалась мама. Цветы, фрукты, пожелания здоровья. Между фразами “Уверена, ты поправишься!” и “Мне нужно с тобой кое о чем поговорить…” прошло секунды три, не более.

Честно, я даже не удивился, что мама не заострила внимание на моем здоровье. Так всегда было: стоило мне поломаться, она лишь качала головой: “Сам виноват, Гордей! Кто просил тебя рисковать? Теперь пожинай плоды…”

— Гордей, твой папа рассказал мне кое-что. Признаться, я была поражена до глубины души. Но в то же время я знаю, что произошло всего лишь небольшое недоразумение, верно?

Мама подобралась поближе, накрыла мою руку своей, сжала пальцы и улыбнулась:

— Иван рассказал, что ты отказался от управления его фирмой. Более того, посадил в кресло генерального… любовницу. Фифу какую-то! — взмахнула рукой. — Уверена, ты всего лишь поспешил. Но, если поразмыслишь, как следует, то поймешь, как нехорошо подводить отца, который после стольких лет, наконец, признал тебя и оценил по достоинству! Он подарил тебе свое детище, ты же не будешь расстраивать папу, верно?

Мама улыбнулась с видом, будто мне было пять, и она объясняла, что папу расстраивать плохим поведением нельзя. Вот только мне давно не пять…

Мне кажется, я повзрослел рано и стал совершенно взрослым, еще когда бабы и деда не стали. Они мне были как родители… Без них я, имея и мать, и отца, чувствовал себя сиротой.

Потом появились друзья — они мне словно семья, теперь…

На сердце потеплело быстрее, чем я произнес про себя мысль: теперь у меня есть Коброчка. Влада…

Генеральная моих, мыслей, члена… Всего тела, в целом.

Пожалуй, даже сердца.

Я не из тех, кто признавал романтику и прочую чушь про влюбленное сердце.

Но отчего-то же мне стало так тепло? Всего лишь от мыслей.

Влада ждала меня в больнице. Узнала все и ждала…

А ее взгляд, дрожащие пальцы, слезы?

Слова…

“Мой хороший…” и такая нежность в прикосновениях! Убила наповал, просто убила…

Поразила меня в центр самого существа!

Окей, я сдался.

Устал, должно быть, строить из себя гордого и независимого.

Мыслями я только возле нее и вился, стоило это признать.

Авария же расставила все по своим местам.

Я так испугался, когда слетел с трассы. Испугался не за себя, испугался за Владу, что толком и не дал понять, насколько все, что между нами произошло, стало особенным. Не хотелось бы, чтобы она запомнила меня таким, каким я выставил себя, не желая поступаться собственной независимостью!

— Все же решится, Гордей? — снова улыбнулась мама. — Твое решение было опрометчивым, и…

— Нет. Все не так! — ответил я.

Именно сейчас, когда вокруг меня и Влады закрутились какие-то родительские интрижки, я понял, что вчера не поспешил и не сморозил глупость, когда сказал, что хочу видеть Владу своей невестой, а в дальнейшем — женой!

Все правильно я сказал, сделал…