Протерев влажной тряпкой полы, чтобы от Лизы и следа не осталось, Надя нацепила свои противошумные махровые носки и направилась к компьютеру, чтобы заняться работой. Однако время шло, а Надя все пялилась на разбросанные по экрану иконки, не в силах сосредоточиться.
Встреча с Лизой выбила ее из колеи. И вовсе не потому, что Надю хоть сколько-нибудь напугали наивные юношеские угрозы. В конце концов, она была уверена в своей непричастности к накруткам и знала, что Игорь не поверит в подобную чушь. Нет, Надя не могла перестать думать о Платоне.
Она не помнила, когда ему было настолько плохо. Он казался ей клубком вечного позитива, парнем, который идет по жизни, смеясь. Он, бывало, злился, капризничал, валял дурака, но уж если кто и был для нее полной противоположностью слова «депрессия», то это именно он. Удивительно, даже в детстве, будучи изгоем и объектом постоянной травли сверстников, Платон не отчаивался. Уходил в мечты, фантазировал о светлом будущем и не переставал улыбаться. Половине его планов не суждено было сбыться, но ведь он отчасти добился своего! Накачался, похудел, стал почти звездой, и уж теперь-то ни у кого бы не повернулся язык пошутить на тему его внешности. Так почему вдруг именно сейчас, на пике возможностей, его вдруг накрыло? Не мог же он, в конце концов, нырнуть с головой в уныние из-за ухода Нади?
Смирившись с полным отсутствием рабочего запала, Надя налила себе кофе и, обхватив кружку руками, распахнула окно и присела на подоконник. Весенний ветер разметал по столу салфетки, принеся с собой запахи цветущих каштанов и табачного дыма: внизу у подъезда курили над раскрытым капотом мужики.
На город мягко оседала синеватая тьма, зажигались окна соседних домов, чернели причудливыми силуэтами антенны на крышах. Будь Надя немного младше, к ней непременно прилетел бы веселый пузатый человечек с пропеллером. Возможно, даже кудрявый, в очках и с длинным смычком от виолончели.
Тяжко было признаваться себе, но Надя скучала по Платону. Воевать с ним было проще, когда он атаковал первым. Возможно, Надя даже получала странное азартное удовольствие от всей этой игры. Но сейчас, узнав о том, что Платон готов покончить с музыкой, стало как-то не до борьбы.
Когда Лиза только упомянула о проблемах Платона, Надя на долю секунды решила, что все дело в ней и в том, что она ушла к Игорю. Впрочем, все быстро встало на свои места: одно дело - ссора с другом, другое - разрыв с Ларионовой. Тянет одеяло на себя, значит? Видно, Платон и с Лизой обсуждал такие интимные вещи, быстро нашел замену старой доброй подруге.
Платон влюбился. Кто бы знал, что и с ним это однажды случится? Уж скорее Надя бы поверила, что от любви к нему передерется насмерть целая стайка его покинутых одноночных девушек. Но чтобы он?.. Что ж, Ольга Ларионова заметно выделялась из толпы его обычных прелестниц. Надя сразу почувствовала, что оперная дива не такая, как остальные. Правда, и предположить не могла, что любовь к ней будет для Платона столь разрушительной.
Надя и рада была бы остаться в стороне и продолжить работу с Игорем, как ни в чем не бывало. Но бросить Платона в такой глубокой яме, она не могла. Не как бывший агент, как друг. И Надя поняла, что ей придется первой нарушить собственные же требования и увидеть Платона. Поехать к нему, чем бы это ни обернулось для них обоих.
Глава 16
Сколько раз Надя поднималась по этой лестнице, нажимала на эту кнопку звонка и входила в эту дверь? Пожалуй, за годы работы с Платоном Надя успела запомнить каждую надпись и каждый подтек краски в его подъезде. Но отчего-то сейчас было так странно видеть все это вновь, словно Надя перенеслась назад в прошлое. С каждым шагом на нее накатывало мощнейшее дежавю, а в груди все сжималось. Хотелось то ли вздохнуть поглубже, впитывая букет знакомых запахов, то ли сбежать, не оглядываясь. Но жалость - главный женский мотиватор, а потому Надя затолкала желание смыться и двинулась вперед. Могла бы воспользоваться лифтом, но будто бы подсознательно тянула время.
Сначала она думала подождать с визитом до утра, но вспомнила, что Платон -неисправимая сова. Куда проще было застать его бодрствующим в полночь, чем с утра. К тому же, утренний Платон всегда отличался особой язвительностью и доводил Надю до ручки гораздо быстрее. И, наконец, Наде подумалось, что лучше поговорить с ним до Лизы, потому как она способна наплести ему всяких гадостей, и кто знает, в какую из них Платон уверует.
Замерев в нерешительности перед дверью, Надя мысленно сосчитала до десяти, протянула руку, потом опустила ее и решила довести счет до ста. Слишком уж все внутри трепыхалось и бурлило от волнения. Медленно выдохнув, Надя все же зажала кнопку звонка, не оставив себе пути к отступлению.