Укротить ловеласа (СИ)

— А она сказала Платону, что я беременна от Игоря.

Юля застыла ненадолго, переводя оценивающий взгляд с одной сестры на другую, потом уперла руки в боки и нахмурилась.

— Малая — кыш! — вынесла она вердикт и указала на дверь.

— Я?! — Машкина физиономия разочарованно вытянулась. — Это вообще-то моя комната.

— Кыш, сказала! — повторила Юля жестко. — Или я скажу маме, что случилось с ее немецкой кастрюлей!

Маша поджала губы, сопя от бессилия, потом вскочила и с видом оскорбленной невинности вытряхнулась из комнаты.

— И если Добрыня или Андрюха проснулись, качать будешь сама! — бросила ей вслед Юля, а потом осторожно, чтобы не хлопнуть, притворила дверь.

— А что там случилось с маминой кастрюлей? — Надя сгребла с дивана игрушки сестры и обессиленно плюхнулась туда, где только что валялась Машка.

— Ничего, — нехотя отозвалась Юля. — Это только мой козырь. Так что там с твоей беременностью?

Надя слишком устала, чтобы бороться с родственным любопытством. Вытянула ноги, откинула голову назад и выложила Юле, до какого пердимонокля довел ее Машкин длинный язык.

— И теперь он говорит, что любит меня, — подытожила она. — Предлагает быть вместе, а я… Слушай, но он же потаскун, каких свет не видывал!

— Это у многих бывает, — Юля уселась рядом и положила голову Наде на плечо. Они частенько так лежали в детстве: Надя забиралась в кровать к старшей сестре, когда было страшно ночью или когда болел живот, и Юля вот так уютно устраивалась около нее и рассказывала о своих ухажерах. Почему-то Надя любила эти истории куда больше, чем детские сказки про принцесс. — Дима тоже шлялся, пока не перебесился. Кому-то скучно, у кого-то гормоны скачут…

— А как же «горбатого могила исправит»? — Надя задумчиво прислонилась щекой к Юлиному затылку.

— Фигня это все. Не меняются только те, у кого нет, ради кого меняться, — вздохнула Юля. — На Димку посмотри: он на свою надышаться не может. Маша — дура, конечно, и ремень по ней плачет, но ведь она права. Пока мужика не подтолкнешь, он так и будет ходить и клювом щелкать.

— А если я ему надоем? Я же не какая-то суперсекси! — и Надя уныло скосила глаза к своей не слишком пышной груди.

— Это вообще в отношениях последнее дело. Сиськами долго сыт не будешь, — Юля проследила за Надиным взглядом и усмехнулась. — Даже вон детям максимум на год хватает. Ты главное для себя пойми, нужен он тебе или нет. Ты его любишь?

— А как его не любить?! — обреченно простонала Надя. — Он же… Ты же видела его! Смотришь, и внутри все…

— Бабочки в животе? — подсказала Юля.

— Да почем я знаю! — Надя зажмурилась: так трудно бывает признаться самому себе в очевидном, так страшно осознавать свои слабости, что, кажется, лучше бы вообще никогда ничего не чувствовать. — Бабочки это, или просто надо на глистов провериться…

— Слушай, — Юля отстранилась и серьезно посмотрела сестре в глаза. — Каждой женщине хоть раз приходится делать выбор между надежностью и бабочками в животе.

— И что ты выбрала?

— Стала бы я от большой надежности заводить троих детей, — улыбнулась Юля. — Если ты его правда любишь, то надо хотя бы попробовать, что получится. Иначе сама себе потом не простишь.

— А если не выйдет? Если он сбежит через месяц?

— Никаких «если»! — мотнула головой Юля. — Просто надо держать его в тонусе. Это он должен бояться, что ты сбежишь, а не наоборот.

— И как это сделать?

— Вот смотрю я на тебя иногда и думаю: вроде умная баба, а таких простых вещей не понимаешь! У тебя же решение под носом.

— Игорь?.. — неуверенно предположила Надя.

— Игорь, — улыбнулась Юля, и Наде вдруг подумалось: как хорошо, что эта многодетная мамаша с мозгами Макиавелли — ее сестра, а не соперница.

Надя частенько сетовала на судьбу, которая закинула ее в шумное и суетливое семейство Павленко. Но где бы она была теперь без помощи братьев и сестер? Даже Машка с ее промытыми Интернетом мозгами, как ни крути, оказала Наде услугу. Кто знает, сколько бы еще Платон созревал для признания, если бы не бесстыжая Машкина ложь?

Теперь мысль о том, чтобы вернуться с вещами в семейное гнездо уже не казалась Наде такой пугающей. Она готова была уже позвонить квартирной хозяйке, чтобы официально расписаться в собственном банкротстве и захватить у мамы пару больших хозяйственных сумок для постельного белья и всяких личных мелочей, однако стоило Наде взяться за телефон, как на экране всплыло сообщение. Платон перевел ей тридцать пять тысяч, как и обещал.

Он думал о ней. Несмотря на ее отказ, на истеричное бегство, на войну с Игорем. Конечно, брать у человека такие деньги было неправильно, и в любой другой ситуации Надя бы так ни за что не поступила. Она привыкла помогать Платону и опекать его сама, а когда все вдруг перевернулось с ног на голову, ей стало не по себе. Но вариантов у нее других уже не осталось.

«Я все верну», — написала она, чтобы не чувствовать себя так унизительно.

«Я люблю тебя», — ответил он через секунду, и у Нади засвербило в носу от подступающих слез.