Прежде чем я успеваю справиться с этим, дверь с грохотом распахивается, и в дверном проеме появляется Руби с приоткрытыми губами и цветочной короной на голове.
Я выпрямляюсь в кресле, и мои плечи моментально расслабляются.
- Привет, ковбой, - выдыхает она.
Мои губы растягиваются в улыбке.
- Привет, подсолнух.
Она сбрасывает туфли, волосы, подхваченные ветром, рассыпаются по плечам. Подол ее розового сарафана взмывает вверх, развеваясь вокруг бедер и подчеркивая ее длинные худые ноги.
- Я думала, ты на ранчо, - говорит она. От нее исходит запах солнца и хвои.
- Взял выходной, - хмыкаю я, потянувшись к ней.
- Еще один выходной? - Она смеется и вздергивает бровь. - Твои братья подумают, что я плохо на тебя влияю.
С рычанием я обхватываю ее за талию и усаживаю к себе на колени. Впиваюсь в ее губы.
- Лучшее дурное влияние в мире.
Я рассказал братьям о состоянии Руби. Вместо того чтобы высказать свои сомнения или попытаться переубедить меня, они все поняли. Как всегда, они меня поддержали.
Руби и я - мы вместе. Мы. Весь этот гребаный мир лежит перед нами. Я проживу свою жизнь с этой женщиной. Я люблю ее сердце, ее душу и ее дикие мечты.
Я люблю ее.
Она моя, и я не отдам ее никому и ни за что.
Руби подставляет губы для поцелуя, затем поворачивается лицом к столу.
- Это что-то новенькое. Чарли Монтгомери за компьютером. - В ее глазах читается любопытство, ее маленькая ручка скользит по моему плечу. - Что ты делаешь?
- Кое-что изучаю. - Я заправляю прядь волос ей за ухо. - Выясняю, какие продукты тебе следует есть. Нашел несколько кардиологов в Вашингтоне. Мы можем отправиться туда, если понадобится.
Ярко-голубые глаза Руби расширяются.
- Чарли, ты все это сделал?
Я усмехаюсь. Даже не пытаюсь это скрыть.
- Чертовски верно. Моя девочка заслуживает всего самого лучшего.
Ее дыхание сбивается. Она молча соскальзывает с моих колен и направляется к кухонному острову.
Я хмурюсь. От легкой тени грусти на ее лице у меня внутри все переворачивается.
Она стоит там, положив ладони на стойку и опустив голову. Через секунду она закрывает глаза.
- Мне нравится, что ты все это делаешь, - тихо говорит она. - Но ты не можешь меня исправить, Чарли. Я не хочу, чтобы ты питал ложные надежды или пытался изменить то, что не в твоих силах. Это мое сердце. Это я.
Я срываюсь со стула и подхожу к ней, прижимая к своей груди.
- Прости меня. - Я обнимаю ее лицо. - Я люблю тебя. Очень. И ты права. Я не буду пытаться тебя исправить, но я буду беречь. Пока я жив, я всегда буду защищать тебя, черт возьми.
- Я знаю, что так и будет. - Слабая улыбка мелькает на ее лице, а затем исчезает. Румянец заливает ее щеки. - Ты просто… не должен относиться ко мне иначе. Я не хочу, чтобы ты считал меня слабой, постоянно беспокоился или мешал мне делать то, что я хочу.
Вот он. Ее страх. Почему она не поделилась со мной своим секретом, когда я рассказал ей о ранчо «Беглец».
Ее так оберегали всю жизнь, что она привыкла к постоянным ограничениям.
Я хочу, чтобы она увидела себя такой, какой вижу ее я.
Идеальной.
- Руби, - с нажимом произношу я ее имя, чтобы она посмотрела на меня. - Этим летом я не видел никого слабого. Я встретил сильную девушку, которая заставила меня стать лучше. Которая заставила меня жить, черт возьми. Которая помогала людям, когда в этом не было необходимости. Это ты. Золотая, как и твое сердце, и в тебе никогда не было ничего плохого или сломанного.
— Правда? - шепчет она, в ее голосе звучит надежда.
- Правда. А это сердце? - Я прижимаю ладонь к ее груди. - Я собираюсь узнать о нем все, потому что теперь оно мое, слышишь? Твой ритм - это мой ритм.
Ее глаза блестят.
- Ты будешь продолжать жить, малышка. А я просто буду тебя беречь.
Кровь приливает к ее щекам. Она вздергивает подбородок, дразнящая улыбка на ее лице моментально заводит меня.
- Думаешь, ты справишься, ковбой?
Притянув ее ближе, я рычу ей в губы.
- Подсолнух, я уверен, что справлюсь. - Я провожу рукой по округлости ее груди и обхватываю тонкую шею. Ее пульс учащается под моими пальцами. Я отслеживаю его, как она учила меня всю последнюю неделю.
Это сердцебиение - мое.
Мое, чтобы знать.
Мое, чтобы любить.
Каждый удар - драгоценный.
Мощный.
- Это сколько? - Моя рука задерживается на ее пульсе. - Около 150?
Ее длинные ресницы опускаются, и она касается своего запястья.
- 130.
Беспокойство скручивает меня изнутри.
- Как это ощущается? Тебе больно?
- Нет, - говорит она. - Я чувствую трепет. Словно там бабочка. Когда она бьется быстрее… это похоже на давление. - Она смеется, ее смех - как мелодичный звон, который воспламеняет мою душу. - Вот. Я покажу тебе.
Приподнявшись на цыпочки, она целует меня, проникая языком в мой рот. Ее ногти впиваются в мое плечо, и из меня вырывается мучительный стон.
Под кончиками моих пальцев ее пульс учащается.
С рычанием я отстраняюсь от нее.
- Руби, - предупреждаю я, не желая причинять ей боль.
Улыбка растягивает ее губы. Она делает шаг ко мне, просовывая стройную ногу между моими.