Укротитель Медузы горгоны

Услышав от Вознесенского «нет», Розалия взбесилась. Сначала она грохнула о пол бутафорскую лампу, но та не разбилась, потому что была сделана из пластика. Затем, сжав кулаки, кинулась за кулисы и там столкнулась с Пряховой, которая только что спустилась из «гнезда» с прожекторами.

– Это ты виновата! – завизжала Глаголева, схватив Наину за плечо. – Гадина!

Поскольку актрисе уже не требовалось выходить на сцену, Пряхова, не стесняясь, вывернулась из цепких рук знаменитости. Розалия взбеленилась еще больше и залепила костюмерше пощечину. И тут, словно гриб после дождя, около Розы вырос Берти. Вознесенский поддал ногой под зад распустившей руки бабе и прошипел:

– Убирайся вон, скотина!

Что было с Глаголевой дальше, Наина не узнала. Альберт же Сергеевич отвел ее в свой кабинет и сам заварил жене чай. Он не помыл стакан и ложку, высыпал в чайник всю пачку заварки, забыл про сахар, но Пряхова в тот день была беспредельно счастлива. Правда, испугалась, что местная публика начнет судачить на их с режиссером счет. Однако все в театре клеймили позором Розалию и хвалили Вознесенского, который встал на защиту простой костюмерши, осадил зарвавшуюся знаменитость.

А наутро случилось и вовсе чудо. В семь часов утра Берти, никогда не просыпавшийся раньше полудня, вошел в спальню и сказал Наине:

– Давай руку, левую.

Она выполнила приказ.

Альберт Сергеевич защелкнул на запястье жены золотой ажурный антикварный браслет и сказал:

– Носи его всегда. Это тебе в знак моего хорошего отношения.

Пряхова чуть не скончалась от захлестнувших ее эмоций – Берти впервые сделал ей подарок! Следует заметить, что презент оказался и последним, но с того дня Наина никогда не снимает украшение. Расстаться с ним она не согласится даже за все сокровища мира.

Если вы подумали, что Пряхова была для Вознесенского кем-то вроде домработницы, то глубоко ошибаетесь. Каждый вечер, придя домой и поужинав, Альберт Сергеевич оставался за столом в кухне. Наина приносила ему бумагу, кисточки, краски, карандаши, и режиссер начинал рисовать очередную сцену из спектакля, который он собирался поставить. Берти всегда, репетируя одну постановку, думал о следующей. Аккуратно выписывая фигурки, он объяснял жене:

– Это Ромео, а здесь Джульетта. Хотя нет, лучше ей встать слева…

Лист комкался и летел на пол, Берти изображал мизансцену заново. Когда та обретала окончательный вид, он брал черную книжечку наподобие телефонной и тщательно переносил рисунок туда. На каждую постановку был отдельный блокнот. Иногда в нем не хватало страниц, и тогда Наина вклеивала столько листочков, сколько требовалось. Альберт Сергеевич никогда не брал второй блокнот, придерживаясь правила: один спектакль – один альбомчик для набросков. Текста режиссер не писал, делал лишь короткие ремарки, например: «Иванову сидеть», «Орловой упасть и встать», «Володе быть в кулисе». Наина всегда сидела рядом с супругом молча. Но как-то раз Берти вдруг спросил:

– Как тебе? Только честно.

– Ну… Вот он же нервничает? – пробормотала жена, показывая на главного героя спектакля.

– Очень, – согласился Вознесенский. – Ведь только что понял, что жена его всегда обманывала. Трудная сцена для актера. Я не хочу никаких ярких проявлений ярости, всяких там шаблонных швыряний тарелок.

– Может, поставить около него на столик вазу с фруктами? – робко предложила Пряхова. – Пусть он возьмет оттуда гранат и сожмет его в кулаке. Все сразу поймут, в каком гневе герой. Гранат трудно раздавить, и будет ясно – силу обманутому мужу придала ярость. А сок, который потечет, похож на кровь.

Берти отложил карандаш.

– Умница. Я в тебе не ошибся, хорошо придумала.

Наина задохнулась от счастья: вот ради таких мгновений и стоит жить!

С того дня Альберт Сергеевич стал порой спрашивать совета у костюмерши и иногда хвалил ее…

Пряхова выпила еще бокал вина и отрезала себе третий кусок торта. Глаза ее заблестели, щеки покрылись неровным румянцем, стало понятно, что хозяйка слегка опьянела. И я осторожно произнесла:

– Наина Федоровна, «Ламбруско» – коварное вино, пьется легко, а потом разом ударяет в голову.

– Мне от вкусной выпивки плохо не бывает, – парировала она. – Не беспокойся, деточка, я прекрасно знаю свою норму. Никто не может похвастаться, что видел Пряхову в подпитии. Ни одна душа. Сейчас расскажу про нашу жизнь с Берти дальше.

Я поняла, что беседа грозит стать бесконечной, и решила задать интересующий меня вопрос.

– Знаете ли вы о театре «ОЗА»?

Собеседница расхохоталась:

– Оригинально! Не просто знаю – я была единственной, кто помогал Берти отбирать детей. Ну, кроме Насти, разумеется. Мы втроем создавали коллектив, равного которому нет в мире. Общество злых ангелочков – так расшифровывается аббревиатура. Понимаешь?

– Нет, – ответила я. – То есть понятно, ОЗА – Общество Злых Ангелочков. Но какое отношение имеют к нему дети?

– Они актеры, – улыбнулась Наина Федоровна. – Кстати, совсем не ясельного возраста, подростки. Берти считал оптимальным возраст от двенадцати до четырнадцати. Сейчас объясню.