Богиня присела на колени перед Вией — прямо в снег — протянула руку и коснулась ее лба костяшками длинных сильных пальцев лучницы.
Богиня начала подниматься, и тут клыкастое прыгнуло снова. Оно не прощало ошибок.
Наверное, Стару стоило подождать и заняться разговором с Фильхе позже. Наверное. Следовало успокоиться, проверить все еще раз. Но так вышло, что он только представил ее лицо — и ноги сами понесли его наверх.
Фильхе сейчас редко выходила из своей комнаты. Несколько раз наведалась в храмы, но общалась не со старшими жрецами, а пыталась получить кое-какую информацию от младших жриц и послушниц. Толку ее экспедициях оказалось мало.
В остальное же Стар не представлял, что она делает целыми днями. Валяется на розеновском диване, обитом фиолетовым бархатом? Вышивает? Тоскует?
Фильхе совсем неплохо вышивала…
Теперь Стар получил некоторое представление о том, как она проводит дни.
Он все-таки постучался.
— Стар! — она как всегда узнала его еще издалека, по шагам.
Дверь распахнулась приглашающе, будто сама собой. Фильхе-Агни была прекрасна: бледная кожа, большие, золотистые глаза, яркое пламя волос, ниспадающее на плечи… Желанная, восхитительная женщина, его друг с самых детских лет, его любовница, его тайная и явная страсть. Он не мог без нее.
Он сгреб ее в объятия прямо на пороге, закрыл дверь пинком, зарылся лицом в ее волосы. Стар Ди Арси не знал, как будет смотреть в глаза своей женщине и вообще что с ними будет, когда он выскажет ей все, зачем пришел, и поэтому хотел запомнить этот момент. Наверное, так гладят смертельно раненого скакуна, перед тем, как перерезать ему глотку.
— Агни… — Стар оторвался от нее, внимательно посмотрел на женщину.
— Уже много лет Агни, — женщина чуть насупилась, но видно было, что по-настоящему она не хмурится.
И что-то в ее тоне, очень хорошо знакомом, словно выбило Стара из колеи. Тихим голосом он сказал сразу, без околичностей и проверок:
— Я знаю, что ты убивала женщин. Фрейлину Нарау, и ту, рыжую, с которой я любезничал в Элизиуме.
Агни напряглась. В лице она, однако, не изменилась — привычка Фильхе владеть собой. Уже одно это дало Стару основание для подтверждений.
— Почему ты думаешь, что это я? — спросила она, отстраняясь от него.
— Потому что они обе были очень молоды. И потому что у них были расколоты головы, — Стар потер собственный затылок. — Я помню, как Фильхе хотела расколоть себе голову, когда ты потеряла над ней контакт.
— Прежде всего, она хотела убить тебя, — надменно бросила Агни.
— Да. Это тоже, — кивнул Стар. — Видимо, эти бросались на тебя… — он протянул руку и резко отогнул ворот ее просторной домашней котты. С возгласом Агни отпрянула, но тут же поправилась:
— Да это просто синяк! Стукнулась где-то!
— Синяк на шее — это странно, — Стар покачал головой. — Но как бы то ни было… Я не собираюсь тебя обличать.
— Меня оболгали! — яростно бросила Агни. Она принялась нервно выхаживать по комнате, заламывая руки; длинный шлейф блио волочился за ней по полу, описывая причудливую траекторию. — Мне больно, что ты так не веришь мне! Мне, которая столько лет следовала за тобой! Я обещала тебе не делать попыток выбраться из этого тела — и я не делала!
— Но ты не клялась мне. Ты обещала.
— Что за силу имеют клятвы, если не верить обещаниям? — спросила она свысока.
Стар сделал к ней шаг, заглянул в приподнятое лицо. Оно внезапно показалось ему посмертной маской.
У него действительно не было никаких особенных доказательств. Он не хотел идти к Райну за подтверждением. Он мог бы найти эти доказательства. Она могла бы стоять на своем и обидеться за его неверие. Все, что угодно. Шелуха отношений скатывалась с них, как лавина с гор.
— Нет, — сказал Стар. — Я не хочу доказывать. Я не хочу слышать твоих клятв. Потому что я могу придумать тысячи причин, по которым ты могла бы обойти… и главное: ты не человек. Тебя не интересуют люди, ты не стала одной из них. Должны ли тебя связывать людские меры. И даже данное мне обещание… я ведь не хозяин тебе.
— Ты просто хочешь меня обвинить, — сказала Фильхе. — Я надоела тебе, ты ищешь способ от меня избавиться!
Это снова были не те слова. С каждой своей репликой она убеждала Стара, что человеческое ей чуждо. Она не обижалась — она капризничала. Она приняла обвинение в двух убийствах как некую фигуру речи, как очередной поединок в словесной баталии.
Печалится ли огонь о зданиях, которые разрушил? Даже если огонь принял человеческую форму.
— Агни… — тихо произнес Стар. — Если это ты… я прощаю, что ты нарушила обещание. Я не буду требовать с тебя нового. Но я не знаю, просто не знаю, что с тобой делать.