Укротители молний

Г у с е н и ц ы н (встает, потягивается, подходит к стеклянной дверке книжного шкафа, смотрится в нее, прихорашивается, рассматривает свою новую фуражку). Хвасончик ничего. Для старшего комсостава шили. (Увидел на выступе стены буквы «ХВ», отшатнулся.) Окромя Захарова некому! Почерк его… (Стирает ладонью буквы.) Обожди, я тебе еще покажу!.. Ты у меня попишешь на стенках!..

Вбегает сержант  З а й ч и к.

З а й ч и к. Товарищ лейтенант, вас вызывает майор Григорьев. Он на четвертом посту.

Г у с е н и ц ы н (поспешно вытирает руки). Останьтесь за меня, сержант. (Убегает.)

Входит  З а х а р о в.

З а х а р о в (подходит к телефону). Дай-ка я, покуда нет начальства, позвоню.

З а й ч и к. Для тебя, Николашка, хоть в огонь, хоть в воду. Хочешь — садись на меня верхом, и я повезу тебя на Курилы.

З а х а р о в (набирает номер телефона). Это за что же такое почтение?

З а й ч и к. За то, что лишь один ты на партсобрании, как вепрь, кромсаешься с Гусеницыным. Все языки закусили, боятся его скорпионских укусов, а ты правду-матку ему в глаза рубишь. Правда, хоть и тебе от него достается на орехи, но ты не трусишь.

З а х а р о в (в трубку). Наташа? Здравствуй. Кончил. (Смотрит на часы.) Да, сейчас. Сдам оружие, заеду домой на полчасика и к трем буду у тебя. Что? Только что пришла? Как сдала? Пятерка? Поздравляю. Напеть? (Осматривается.) Почему именно первый куплет? (Пауза.) Только чур: если песня оборвется — значит, в дежурку зашел кто-то из начальства. Сейчас мы здесь витийствуем вдвоем с Зайчиком. (Прокашливается, тихо поет в трубку.)

Фонари одиноко горят,
Спят фонтаны, и спит мостовая,
Москвичи утомленные спят,
Москвичи отдыхают.
В небе месяц повис голубой,
Как в косе твоей розовый бант,
Спи, Москва, бережет твой покой
Милицейский сержант…

Что? Хорошего понемножку, аплодисменты отставить!.. Бегу, бегу… К трем обязательно буду. (Кладет трубку, быстро уходит.)

В дежурную комнату в сопровождении пожилого  м и л и ц и о н е р а  входит  А л е к с е й  С е в е р ц е в. Он без чемодана и без пиджака. Голова его забинтована. Лицо в кровоподтеках, распухло. Рубашка на нем грязная, во многих местах порвана.

З а й ч и к (окинув взглядом Северцева). Что случилось?

М и л и ц и о н е р. Все расскажет сам. Я пойду на пост. (Уходит.)

З а й ч и к (подходит к Северцеву). Где это тебя так разрисовали?

Наклонив голову, Северцев горько рыдает.

Затемнение.

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

Гостиная в квартире Луговых. Прямо — стеклянная дверь на балкон. Справа — дверь в комнату Наташи. Слева — дверь в спальню Елены Прохоровны. Комната богато и со вкусом обставлена. На стенах много картин. Среди них в черной раме портрет генерал-лейтенанта. Его грудь в орденах. Это — отец Наташи. Н а т а ш а  лежит на тахте с раскрытой книгой. Входит  Е л е н а  П р о х о р о в н а.

Е л е н а  П р о х о р о в н а. Ты с кем только что разговаривала по телефону?

Н а т а ш а. С Николаем.

Е л е н а  П р о х о р о в н а. Когда все это кончится?

Н а т а ш а. Ты о чем?

Е л е н а  П р о х о р о в н а. Меня это начинает раздражать.

Н а т а ш а. Я об этом знаю, мамочка, но ты неправа.

Е л е н а  П р о х о р о в н а. В чем я неправа?

Н а т а ш а (смотрит на портрет отца). Когда вы с папой встретились, он ведь тоже был не генералом.

Е л е н а  П р о х о р о в н а. Да как ты смеешь равнять своего покойного отца, легендарного генерала, с каким-то вокзальным милиционером?! В честь отца государство взяло нас на персональное социальное обеспечение!..

Н а т а ш а. Ты меня не поняла…