Укус

Я выпустил из рук веревку, когда она подошла ко мне.

Ухватившись за потрепанные отвороты моей незастегнутой рубашки, она притянула меня к себе. Наши губы слились в единое.

Потом она прошептала:

— Я так люблю тебя, Сэм. Боже, как много я упустила. Мы могли бы быть вместе все эти годы. Это было бы… так здорово.

— Теперь мы вместе, — сказал я ей. Перед глазами у меня все размывалось, и ком встал в горле, мешая говорить.

— И мы всегда будем вместе теперь, правда?

— Правда.

— Пока смерть не разлучит нас?

— Именно так.

— Ты обещаешь?

— Я обещаю, Кэт.

Она обняла меня крепко-крепко, будто от этого зависела ее жизнь.

58

До темнеющей широкой трещины грота оставалось где-то пятнадцать метров, когда Кэт сказала:

— Ой-ей. Посмотри.

Я повернул голову туда, куда она показала.

Нижний край солнца коснулся вершины горного хребта на западе.

— Черт, — ляпнул я.

— Нам лучше поторопиться.

Мы ускорили шаг.

— Не думаю, что это можно засчитать как закат, — сказал я, когда мы вбежали под своды грота. — Край горы и истинный горизонт — разные вещи.

— Это наш горизонт, видимый. Может быть, и его.

— Вряд ли это вообще имеет значение.

— Я знаю. Он мертв. Он не встанет.

Мы углубились в царивший в межскалье мрак. Лопата и ледоруб подпрыгивали на моем левом плече. Кольца веревки мотались на правом, хлопая меня по боку.

— Может, я побегу вперед и быстренько забью в него кол? — предложил я.

— Нет, не делай этого.

— Уверена?

— Более чем, Сэм. Давай не будем разделяться.

Может быть, она просто не хотела, чтобы я оставлял ее одну. Мне и самому теряться не хотелось. Но не думаю, что то была главная причина.

Судя по всему, мы верили в то, что Эллиот — истинный вампир. Кэт вытащила из него кол в безумной попытке спасти нас от Снега Снеговича. А теперь мы собирались вернуть его обратно — пригвоздить, пока вампир не воскрес и не сбежал. Это все были вопросы нашей веры в его потустороннюю природу. Мы просто сами себе боялись во всем сознаться до конца.

Боялись, что наши опасения, подпитанные страхом, воплотятся в реальность.

Если бы я поспешил вперед, моя вера бы подтвердилась.

Так что я остался с Кэт.

Мы шли все быстрее и быстрее по узкому, извилистому проходу. Высоко над нашими головами виднелась серая полоса неба. Солнечные лучи в гроте как-то замысловато преломлялись, и, будучи еще золотистыми там, наверху, здесь, у дна, казались свинцово-серыми.

Этот мрачный свет кое-как позволял нам ориентироваться на пути. Мы по крайней мере не тыкались в каменные стены.

Мы шли быстро, бок о бок.

Молча.

Ветер напоминал о себе лишь звуком — рассеиваясь в узких, извилистых коридоров, он не мог добраться до нас. Неподвижный воздух казался тяжелым и горячим. Пот струился с меня, пропитывая мою одежду. Лопата и ледоруб скользили в моих мокрых ладонях. Постоянно приходилось смаргивать пот из глаз.

Шум ветра высоко над нами звучал подобно прибою далекого океана. Я слышал, как тяжело дышит Кэт. Слышал, как бешено колотится мое сердце. Как плещется «Пепси» в банках в моих карманах. Как хрустят камешки под нашими подошвами.

— Как дела? — вклинился в это звуковое беспокойство я.

— Нормально, — ответила Кэт.

— Мы уже почти на месте.

— Надеюсь на это. Боже, как же здесь душно.

— Ничего, солнце сядет — жара спадет.

Дальше мы какое-то время шли молча.

— Наверное, стоит ускориться, — вдруг сказала Кэт.

И мы побежали.

Чему я внутренне был рад.

Мы бежали, несмотря на жару, усталость и пережитые тяготы. И, чем сильнее мы углублялись в грот, тем меньше света оставалось. Один раз мы споткнулись и упали. На одном особо крутом повороте — врезались в стену.

Но мы всякий раз вставали и продолжали бег.

Мрак сгущался.

Мы должны были поспеть ко времени.

Эллиот вряд ли воскрес бы. Шанс на подобный исход был настолько мал, что почти приближался к отметке «невозможно». Но чем быстрее темнота настигала нас, чем плотнее обволакивала, тем сильнее мы верили. Когда мы бежали, мы уже почти не сомневались в том, что застанем его живым… и очень, очень рассерженным.

Я был напуган до полусмерти.

Как бы я не пытался убедить себя в том, что все мои страхи глупы и безосновательны, в том, что мы просто стращаем самих себя собственной же разгулявшейся фантазией — на первом плане в мозгу билась мысль: мы должны поспеть до полной тьмы.

Бежать было больно. Легкие горели. В виски били крохотные молоточки. Во все мои раны будто насыпали перцу. Лопата и ледоруб, подпрыгивая на плече, больно били меня по нему. Веревка стегала бок, словно хлыст.

Но я боялся сбросить темп.

Поспеть до полной тьмы; забить в него кол. Тогда эта тварь больше не встанет.

— О Боже! — вдруг взвизгнула Кэт передо мной и резко остановилась. Ее отставленная рука ударила меня поперек груди, и, пробуксовав подошвами по земле, встал и я. — Это что, он?!

Прищурившись, я увидел нечто голое и бледное, растянувшееся на земле в нескольких шагах от нас.

— Он, — подтвердил я.

Кэт бросила сумку на землю.

— Мертвый, — тихо сказала она.

— Да.