Укус скорпиона

Я опять вспомнил разговор вертолетчика с сыном: «Если ты все же попадешь в армию, сынок, — говорил он, — запомни: первая заповедь солдата — никогда не выделяться, иначе ты пропал. Все шишки будут сыпаться на твою голову».

Мальчик тогда еще рассмеялся и спросил, какие шишки — еловые? На что отец ответил, что те шишки, к сожалению, похуже.

Как он все-таки был прав!

В двери показался док, увидел меня и вытаращил глаза.

— Ты еще здесь? Ишь разлегся, стерфец. Марш ф казарму!

Я нехотя поднялся и, тихо выругавшись, вышел вон.

За время, пока меня «лечили», под открытым небом стало еще жарче. Тут же с меня потекло в три ручья, и я как мог поспешил к казарме, по-прежнему прихрамывая на обе ноги. Вы когда-нибудь хромали на обе ноги? Тогда вам не понять, что это за удовольствие.

Но оказалось, что спешил я зря. Уже наступило время построения. Я только успел заскочить в казарму и с трудом натянуть на распухшие от ран и бинтов ноги проклятые свои башмаки.

Сержант запаздывал. Мы успели взмокнуть, но никто не решался высказать своего неудовольствия. Все молча потели, переминаясь с ноги на ногу. Единственный, кто не потел, так это мой знакомый негр. Кстати, он был и единственным чернокожим в нашем взводе. Представляю, как ему было не по себе среди нас.

Как ни крути, а расизм остается острой проблемой и в двадцать первом веке. Может быть, не настолько актуальной, как в прошлом и, еще в большей степени, в позапрошлом столетии, но все же проблемой. К счастью, у меня самого не просыпались дремучие инстинкты при виде кожи цвета, отличного от моей собственной. Любой человек прежде всего разумное существо, а уж какими внешними данными наделила его природа — не имеет никакого значения. Поэтому я без обиняков обратился к негру первым:

— Давно здесь? Он кивнул:

— Третий месяц.

— Ого! — присвистнул я. — При таком сержанте, наверное, несладко?

— Привык.

— Похоже, ты прежде уже служил в армии.

— Довелось.

— Тогда тебе легче, — вздохнул я. — А мне вот не приходилось. Думал, вообще Бог милует, а вот не помиловал.

— Зачем же тогда в контору пошел? — хмуро спросил он.

— Обстоятельства, — улыбнулся я, в последний миг решив не раскрываться перед ним до конца. Почему? Я и сам, наверное, не смог бы ответить. Неужели дух тотальной секретности, витавший вокруг в последнее время, успел впитаться и в меня?

Негр, видимо, понял, что я решил не откровенничать, и, сотворив на лице равнодушную мину, отвернулся. Это меня не устраивало, я почему-то обязательно хотел с кем-то сдружиться и потому представился:

— Меня зовут Эндрю Хопкинс. Можно просто Энди.

— А меня — Болдуин.

— Как? — я с трудом сдержал смех.

Уж к кому, к кому, а к нему это имя абсолютно не клеилось. Негр посмотрел на меня, а потом, мрачнея на глазах, добавил:

— Но ты будешь звать меня Болом и не иначе.

— Хорошо-хорошо, — поспешил заверить я его, — как скажешь. И уж прости, если я тебя чем-то обидел. Это не нарочно. Честное…

— Что за стадо баранов? — разнеслось над плацем, заглушив мой лепет.

В мгновение ока взвод преобразился. Все подтянулись, задрали подбородки, руки вытянулись по швам. Ни малейшего движения или звука. Даже солнце, казалось, встало по стойке «смирно».

Сержант вырвался из-за наших спин, разгоряченный и злой. В глазах сверкали молнии, на губах застыла улыбочка, от которой враз леденеет кровь.

— Хопкинс!

Я непроизвольно втянул голову в плечи.

— Два шага вперед!

На подгибающихся ногах, словно робот, у которого сели батарейки, я вышел из строя. Сержант сунул мне под нос какую-то папку.

— Читай.

В ней оказался всего-навсего список. Но почему-то легче от этого мне не стало.

— Барке! — выкрикнул я.

— Я.

— Донован!

— Я.

— Хопкинс!

— Болван! — это уже сказал сержант, и я решил, что он прав.

— Крайтон!

— Я.

— Кулл!

— Я…

Я не видел, кто отвечал, так как все мое внимание было приковано к списку, но голос Болдуина все же узнал. Он носил фамилию Найтс. Красиво звучит для негра: «Ночь». Хотя какая мне разница, надо побыстрее прочесть этот список и вернуться в строй от греха подальше.

Наконец я кончил. В списке оказалось восемнадцать человек.

— Встать в строй! — приказал сержант, что я и выполнил с особой прытью. — Теперь слушайте меня внимательно. В четвертом взводе возникла небольшая проблема. Сбежал один молокосос, но прежде перерезал глотку часовому и забрал его автомат. Сейчас вам выдадут оружие. Наш взвод прочесывает сектор к северу от «Фермы». Если его засечете, в ваших башках не должно быть даже мысли о милосердии. Стреляйте без предупреждения. Ничего страшного, если вы выпустите из него кишки. Запомните, он теперь вне закона. Вопросы есть?

У меня были вопросы, но я решил оставить их при себе.

— И еще, — сержант скривился и внимательно оглядел нас, — если кто-то из вас задумает смыться под шумок, пусть считает себя покойником! Здесь не пансионат для благородных девиц.