Улеб Твердая Рука(др. изд)

Мужчина, помышляющий о благополучной и долгой супружеской жизни, должен принять сердце избранницы, а не взять его. Принять и взять — различный смысл несут два этих слова. Сильному взять недолго, только недолговечно взятое силком. Надежна лишь добрая воля. Калокир это знал.

Вбежал Акакий, подал чашу. Она утолила жажду и сказала:

— Хочу быть одна. Устала очень.

— Молчун, препроводи Марию в ее опочивальню! — гаркнул динат слуге и, едва они удалились, взволнованно зашагал из угла в угол.

Не все складывалось у дината так гладко, как ожидалось и как сулил монах Дроктон еще в Константинополе.

Правда, Калокир не мог пожаловаться на прием, оказанный ему в Андрианополе. И перед строем легионеров провели, и дворец приготовили ему видный, и охрану приставили. Однако все эти почести оказаны ему не самим Цимисхием, а его приспешниками. Иоанн Цимисхий незадолго до появления Калокира отбыл на Восток.

Калокир жаждал обещанного воинского железа. Надеялся, что, вероятно, эдикт о высоком его назначении огласит сам Иоанн Цимисхий по возвращении в Адрианополь.

Мысли об этом теснились в голове дината, когда он беспокойно вышагивал из угла в угол, оставшись в опустевшем после ухода Улии и Акакия верхнем зале Орлиного гнезда.

Скоро ли вернется Иоанн Цимисхий, никто в Андрианополе не знал, ибо намерения его неведомы простым смертным и подотчетны только господу богу да разве его представителю на земле в лице патриарха Полиевкта.

Динат прекратил хождение взад-вперед, остановился посреди зала, ощутив какую-то подозрительную смуту в груди. Молодой слуга ушел с красавицей и до сих пор не кажет носа. Что такое? От этих лицемерных прислужников, мистиев, телохранителей, гребцов и прочих плебеев всего можно ожидать, только отвернись. Еще свежа в памяти история с Лисом и Велко.

Схватив со стола увесистый пестик, Калокир что есть силы принялся колотить им в бронзовое било, и, наверно, далеко за пределами Орлиного гнезда был слышен этот резкий, требовательный гул. Стражи очумело сбежались на зов с обоих ярусов дворца. Прибежала вся челядь, вплоть до поварят, приведших под руки слепого массажиста. Акакий, как и положено ему, явился первым.

Калокир отослал всех лишних небрежным «Псс!», сам притворил за ними дверь и грозно обернулся к Акакию:

— Что Мария?

— Должно быть, отошла ко сну с дороги. Я проводил ее, как ты велел, сюда вернулся, но не посмел войти, поскольку ты, мудрейший, сам с собою говорил о чем-то, надо думать, очень важном. Ничтожному не следует вторгаться в мысли высших. Ведь ежели, к примеру, взять мой куриный ум да заглянуть…

— Уймись! — оборвал динат болтливого слугу.

— Молчу, мой светоч. Раз господин велит, я проглочу язык. Ведь ежели замешкается кто…

— …или болтать начнет без меры, — подхватил динат, ловя Акакия за шиворот, — я с ним проделываю это! — И Калокир так стукнул слугу лбом о подоконник, что тот сразу остыл и захныкал, ощупывая вскочившую шишку.

Динат же с удивлением разглядывал вмятину на подоконнике. Сказал:

— Достаточно ли почтительным ты был в пути со своей госпожой?

— О да! Я зорко охранял ее. Весь наш отряд плотно ее окружил… заботой.

— Какие новости еще привез из Фессалии? Что Блуд?

— Смирился, отпустил Марию, хоть и скрипел зубами. Я и сейчас ломаю голову, за что Блуд так невзлюбил моего доброго господина? Ведь ежели, к приме…

— Опять?

— Нет, нет, бесподобный! Я хотел сказать, что, если разобраться, ему подобает молиться на тебя. Не в собственном кастроне ест, пьет и спит, а в твоем.

— Ты прав, Молчун, — со вздохом молвил Калокир, милостиво кладя унизанную перстнями руку на плечо слуги. — Однако недолго осталось ему праздновать. Настанет срок, и его повешу за ноги, как того булгарина.

— Булгарин? А-а, Велко из Расы. — Акакий беспрестанно трогал, щупал, измерял шишку на лбу с таким сосредоточенным видом, будто собирался подарить человечеству научный трактат о возникновении лиловых выпуклостей на головах людей под воздействием твердых подоконников и непрерывном росте оных. — Выходит, от тебя скрыли правду.

— Скрыли? Что именно?

— Правду о том булгарине, который похитил Марию, а ты, великодушный, приказал повесить его за это вниз головой на стене фиссалийского укрепления.

— Его не повесили?!

— Живой и невредимый, — сказал Акакий.

— Глупец! Я самолично наблюдал, как люди Блуда вздернули его за ноги.

— Я, господин, тогда там не был и ничего не видел. Ведь ежели, к примеру, вспомнить, что я только теперь побывал в Фессалии, как же я мог видеть? Но я слышал об этом своими ушами двадцать дней назад. Булгарин Велко жив.

— Кто смеет утверждать подобное?

— Не помню точно… кажется, какой-то лучник. Случайный разговор. Так, между прочим.

— И что же он сказал, тот лучник?