Улеб Твердая Рука. Роман

А тем временем возле особняка в конце улицы Меса происходило необычное. Поток пешеходов с площади, вливаясь в улицу, как бы завихрялся у этого дома, словно ручей, ударившийся о препятствие. Возбужденные горожане, толкаясь и гомоня, заглядывали через приотворенные воротца в небольшой дворик.

«Заварил Сарам торговлю на весь квартал», - раздраженно подумал динат, прибавляя шагу.

Хозяина, должно быть, увидели из окон, потому что сейчас же навстречу ему высыпало несколько слуг. Впереди, спотыкаясь и воздевая к небу тощие руки, бежал сам евнух.

- Отчего такой переполох? Почему весь этот шум возле дома? - сердито набросился на него Калокир, едва тот, запыхавшись, пал к его ногам.

- О милостивый! - жалобно запищал скопец, учащенно моргая глазками, вернее одним, поскольку второй заплыл огромным лиловым синяком. - Ты пришел, заступник наш! Защити!

- Что за чушь? Ты пьян? Продал ли все, как я велел? Видно, хороша выручка за мои товары, если без моего позволения устроили пиршество!

- Не брал я вина, спаситель, не брал!

- Отвечай, продал все?

- Да, господин, да.

- Ту деву, русскую полонянку, тоже?

- Да, господин, еще на берегу. Всех трех вместе с младенцами. На кораблях живо управился и поспешил сюда, чтобы продать соседям оставшихся гребцов. Только хотел твоей волей отрезать язык тому отроку, но он… он, варвар… ой-ой-ой!

- Что он?

- Не дался. Других гребцов распродали тихо, а этот взбунтовался.

- Только и всего? Уж не из-за этого ли весь переполох, позорящий честь моего дома?

- Ой, - сказал Сарам.

Калокир схватился за голову.

- Боже! - вскричал он. - Я велю поджарить твои пятки, старая обезьяна! И прежде всего, гнуснейший, за то, что продал красавицу! Кому ты отдал ее, лучшую из жемчужин?

- Ой, - повторил Сарам.

- Отвечай!

- Ка… ка… какому-то торговцу из Македонии. Он дал за нее тридцать солидов. Целых тридцать! Я старался. Но теперь вот отрок…

Динат ударом ноги отшвырнул евнуха так, что тот покатился, как щенок, визжа и стеная, на других онемевших и переминавшихся в растерянности слуг.

- Дармоеды! - лютовал динат, устремляясь к дворику сквозь расступившихся зевак. - Испугались юнца! Обленились, трусы!

Однако, очутившись по ту сторону ворот, он осекся, обвел очумелым взглядом дворик, в котором царил невообразимый хаос, будто недавно пронеслась и разметала все буря, оставив после себя настоящий погром, за его спиной сгрудились те, кто следом вошел с улицы. Представшее перед Калокиром смахивало на головоломку, на картину-загадку, какую снабжают надписью: «Что тут неправильно нарисовано?»

Невольно попятившись, он ухватился за рукав возвышающегося над всеми незнакомого бородача, статного и ухмыляющегося, как видно, случайно забредшего на шум.

Не обращая внимания на Калокира, мужчина этот в отличие от прочих не галдел, не суетился, а спокойно и пристально наблюдал за происходящим. И одет он был не так, как остальные: необычного покроя кожаную рубаху, просторную, с глубоким вырезом, из которого выглядывали ключицы и мышцы могучей груди, опоясывал широкий плетенный из бечевок набрюшник. Кудрявую крупную голову, посаженную на толстую жилистую шею, венчал белый колпак с белым гусиным пером. Стоял мужчина крепко, как монумент, расставив ноги и заложив растопыренные пальцы сильных рук за набрюшник.

- Связать! Вырвать язык! - вдруг, очнувшись, завопил динат, нервно простирая указующий перст на сторону низкой крыши пристройки в глубине двора, на которой тяжело дышащий, полуголый, побелевший от ярости, напряженно изогнувшись, стоял Улеб.

Левая рука юноши судорожно сжимала кривой держак, прикрепленный к толстому и прочному, как щит, черепку, оставшемуся от какой-то разбитой посудины. Правая стиснута в кулак. Посреди двора перед пристройкой на взрытой и захламленной площадке ползали или неподвижно распластались стонущие люди из окружения дината.

- Схватить! Взять его!

Словно отрезвленные приходом хозяина, голос которого придал смелости домочадцам, сразу четверо отделились от толпы. По одному они вскарабкались на крышу. Улеб ринулся навстречу, отразил черепком удары нападавших и обрушил на их челюсти и скулы свой мелькающий кулак. Трое бесчувственными мешками свалились с крыши и ахнуть не успели, четвертый отступил сам, едва не сломав шею в панике.

- Вперед! Взять!

Лишь камни градом застучали по черепку, которым Улеб прикрыл голову, и по доскам пристройки. Никто не хотел рисковать.

- Трусливые мыши!

- Может, сбегать на площадь за патрулем? - раздался писк Сарама откуда-то из-под земли.

- Позорить меня на всю столицу! Этого еще не хватало! Заячьи души! Дармоеды! Разбежались от одного безоружного тавроскифа! Придется мне показать вам, как расправляются со строптивыми язычниками истинные мужи империи!

С этими словами Калокир звонко обнажил меч. Но внезапно его резко остановил незнакомец в кожаной рубахе и с белым колпаком.

- Не пристало достойному патрикию идти с мечом против голого кулака, - прогремел он, пощипывая курчавую бородку. - Нельзя рубить безоружного удальца, нельзя. Этому мальчику нет цены, разве ты не видишь? Какая находка!..