Улей

— Кто у нас в семье доподлинно был драчуном, так это мой брат Тельмо, он от тифа помер, — его прозвали Фитюлька Чесоточный.

— Да, бывают такие, что лучше с ними не связываться. Верно?

— Угу! В них будто дьявол какой вселился! Да, мой братец Тельмо не давал спуску, если кто его тронет.

— Такие всегда плохо кончают.

— И я то же говорю.

Полицейский и сторож всегда разговаривают не на галисийском диалекте, а по-испански, хотят друг перед другом показать, что они не какие-нибудь там мужланы.

На полицейского Хулио Гарсиа Моррасо в эту пору находит элегическое настроение.

— Хорошо в наших краях, правда?

Сторож Гумерсиндо Вега Кальво хотя тоже галисиец, но другого склада — он немного скептик и стесняется слишком откровенных восторгов.

— Да, недурственно.

— Еще бы! Вот там житье! Так ведь?

— Да, верно.

Из открытых дверей бара на противоположной стороне улицы плывут по осеннему холоду звуки медленного фокстрота — его так приятно слушать или танцевать в интимной обстановке!

Какой-то человек подзывает сторожа:

— Эй, сторож!

Сторож не может оторваться от воспоминаний.

— Лучше всего там удаются картошка и маис, а где мы живем, там и виноград растет.

Человек снова окликает его, теперь уже по имени:

— Синдо!

— Иду!

Подходя к станции метро «Нарваэс», недалеко от улицы Алкала, Мартин встретил свою знакомую по прозвищу Уругвайка, она шла с каким-то господином. Мартин попытался сделать вид, будто ее не заметил.

— Привет, Мартин! Как я рада! Мартин обернулся, ничего не поделаешь.

— Привет, Тринидад! А я тебя не заметил.

— Иди-ка сюда, я вас познакомлю. Мартин приблизился.

— Это мой очень хороший друг, а это Мартин, он писатель.

Ей дали прозвище Уругвайка, потому что она из Буэнос-Айреса.

— Вот этот человек, — говорит Уругвайка другу, — все время сочиняет стихи, прямо на ходу. Ну подойди же, поздоровайтесь, ведь я вас уже представила!

Оба покорно подают друг другу руки.

— Очень приятно. Как себя чувствуете?

— Благодарю вас, чувствую себя преотлично поужинавшим.

Спутник Уругвайки принадлежит к людям, считающим себя остроумными.

Парочка громко хохочет. У Уругвайки передние зубы выщербленные и почерневшие.

— Слушай, пойдем с нами, выпьем кофе.

Мартин в нерешительности — он думает, что, наверно, ее спутнику это будет не очень приятно.

— В общем… Нет, не хочется…

— Да брось ты, идем с нами. Что еще за церемонии!

— Ладно, большое спасибо, только на минутку.

— Куда вы спешите? Сколько захотите, столько и посидим вместе! Ночь такая длинная! Побудьте с нами, я очень интересуюсь поэтами.

Они зашли в кафе на углу, и этот кобель заказал кофе и коньяку на всех.

— Попросите сюда продавца сигарет.

— Сейчас, сеньор.

Мартин сел напротив парочки. Уругвайка слегка пьяна, это сразу видно. Подошел продавец сигарет.

— Добрый вечер, сеньор Флорес! Давненько мы вас не видели… Вам что-нибудь угодно?

— Да, две сигары, только получше. Слушай, Уругвайка, у тебя есть что курить?

— Уже совсем мало осталось. Купи мне пачку сигарет.

— И пачку сигарет для дамы.

В баре Селестино Ортиса пусто. Это совсем крохотный бар с темно-зеленой вывеской: «Аврора. Вино и закуски». Закусок, правда, пока нет. Закуски Селестино сумеет обеспечить, когда немного наладятся дела — нельзя же все в один день!…

У стойки последний посетитель, полицейский, допивает свою несчастную рюмку анисовой.

— То же самое и я вам скажу — пусть они не морочат мне голову этими байками про Китай.

Скорей бы он убрался! Селестино уже не терпится опустить штору, вытащить матрац и лечь спать; Селестино не любитель полуночничать — он старается ложиться пораньше и вести правильный образ жизни, насколько это возможно.

— Сами понимаете, мне до этого мало дела.

Селестино ночует в своем баре по двум причинам: во-первых, экономия, а во-вторых, можешь быть спокоен, что бар не ограбят среди ночи.

— Самое зло — оно там, наверху. Мы-то что, мы люди маленькие.

Селестино наловчился устраивать себе роскошное ложе, с которого он, правда, иногда сваливается, — волосяной матрац он кладет на восемь или десять составленных вместе стульев.

— Я считаю, что ловить в метро спекулянтов, — это несправедливо. Людям надо есть, и, если не находишь работы, приходится как-то выкручиваться. Жизнь сейчас ужасно вздорожала, вы это знаете не хуже меня, снабжение по карточкам ерундовое, дают такие крохи — смотреть не на что. Не хочу вас обидеть, но я думаю, что, если женщины торгуют сигаретами или губной помадой, это не такое преступление, чтобы вы, полицейские, за ними охотились.

Полицейский, пьющий анисовую, не умеет диалектически мыслить.

— Я ж не по своей воле, делаю что приказано.

— Знаю, знаю. Я, приятель, понимаю, что вы тут ни при чем.