Улей 2

— Я вас, тварей, всех уничтожу! Думаете, у меня рука дрогнет? Черта с два! Я уже начал зачистку, — разделяя слова, рубит ими воздух. — Маслова — я убрал! Толстого — я! Кругловых — я! Все шло идеально, пока вы, две идиотки, не вмешались в мои планы. Не прощу! Чтобы вы знали, я для каждого свою участь уготовил. Тебя, моя дорогая, — обращается к Еве, — утоплю. Ты же так любишь море… А твоего еб*ря — на сухой горе закопаю. Чтобы даже на том свете никогда не встретились! Насчет тебя, — смотрит на дрожащую жену. — Хоть и не планировал. Отрежу твою бестолковую голову, скормлю собакам.

В ушах до сих пор дикий смех отца.

Оступившись, Ева едва удерживает равновесие. Качнувшись влево, крепче сжимает тяжелый подол и умоляет свое тело двигаться дальше.

Перебирает ногами. Бежит. Но кажется, будто топчется на месте. Ничего не меняется. Воздух двигается, она — нет. Вселенная стопорится и трещит, разлетаясь на кусочки.

— Помнишь, дочь, как мы, будучи в Москве, ходили с тобой в Третьяковскую галерею?

— Так говоришь, словно мы вдвоем ходили. Мама тоже была, — смотрит на окаменевшую мать. Та будто ледяное изваяние застыла. Молчит. Знает, что стоит только потому, что муж ей это позволил. — И Приходько, твой ненаглядный.

— Неважно. Я не к тому, — небрежно обрывает сердитое бормотание Евы. — Ты еще помнишь картину «Иван Грозный и сын его Иван[1]». Она тебя тогда сильно впечатлила.

— Мне было семь лет.

Исаев расплывается в гадкой ухмылке. Выдерживая внушительную паузу, смотрит на дочь. Она — на него, не мигая.

— Я не буду испытывать раскаяния, Эва.

— Ты — не Иван Грозный, папа. Как бы тебе того ни хотелось, ты — не царь.

— Я, — с дичайшим самомнением, обводит всех присутствующих уничижительным взглядом. — Царь. И всем вам докажу это.

Совершив неясное дерганое движение, закладывает руки за спину.

— На колени, — требует от Евы.

— Нет, — тихо, но упрямо отзывается она.

— Я сказал: становись на колени!

— Не стану. Разве что ноги переломишь.

Ринувшись вперед, хочет ухватить Еву за косу. Не позволяет Ольга, словно ее ступор был лишь фальшивым представлением перед эмоциональным взрывом. Потеснив мужа, заслоняет дочь собой. Выброшенная рука Исаева скользит по воздуху и опадает на тот самый резной секретер. Нащупывает пальцами что-то острое и рефлекторно сжимает.

— Прекрати, Павел, — с пробудившейся невесть откуда силой лупит его по лицу. Оцарапывая ногтями, собирает кожу пальцами. Тянет, пытаясь сорвать ее с его лица. — Богом тебя заклинаю…

Речь женщины обрывается. Взгляд становится стеклянным от слез.

— Папа! Папа! Что ты… Что ты наделал?

Медленно оседая вниз, Ольга все еще не прекращает попыток вцепиться в мужа руками, но, в конце концов, тяжело падает на спину.