Улей 2 (СИ)

Трудно предположить, о чем он думает после этих слов. Бесится дальше или все же принимает ее предложение. Сам ничего не говорит и в лице не меняется.

Неожиданно шагает ближе. Подхватывает руками под ягодицы и, молча, несет вытянутую как струна девушку к подъезду.

Их тела соприкасаются, очень плотно. И Еву пронизывают поразительные ощущения. Внизу живота разливается тяжелое тепло, а сердце начинает оголтело колотиться. Ноздри жадно втягивают воздух. Запах Адама.

Исаева отчетливо осознает, что, несмотря на «черную пропасть» в истории ее жизни, она знает Титова.

Ей едва удается дышать, но, на удивление, эта слабость вдруг кажется приятной. Будто только так и должно быть.

Адам вносит ее в лифт. Соперничать с ним физически для нее, конечно же, бессмысленно. Она понимает, еще каких-то пару минут, и он просто запихнет ее в квартиру, захлопнет дверь и уедет.

Лифт, качнувшись, замирает. Двери расходятся, и Титов решительно шагает на лестничную площадку.

Сердце Евы заходится тревожным отчаянием. Ей необходимо его остановить. Задержать, любыми путями.

Внутри, от живота к груди, поднимается новая волна горячего волнения. Ева зажмуривается, поддаваясь порыву той любознательной девочки, что, несмотря ни на что, все еще живет где-то в затоптанных недрах ее души. Прижимается к сурово сжатым губам Титова своими губами, и он, наконец, прекращает движение.

Цепенеет.

Чувствуя отклик больше эмоционально, нежели тактильно, скользит руками за ворот его куртки. Касается короткого, чуть колючего ежика на затылке. Только из-за этого вверх по ее кисти толпой проносятся мурашки. А уж от поцелуя… Если это соприкосновение губ можно так назвать… Смазывая грани неопределенности, действует инстинктивно. Мягко, все еще опасаясь того, что Адаму будет неприятно, захватывает ртом его нижнюю губу.

Никакой реакции.

Сердце обрывается.

Становится больно и страшно. Умереть охота, только бы не встречаться после такого с ним взглядом.

Но вдруг… к дикому восторгу, который по-новой запускает ее измотанное сердце, Титов отвечает. Плавно двигает губами по ее губам. Скользит по ним языком.

Еву словно прошибает разрядом электричества. Вцепляясь пальцами в ворот его куртки, чтобы удержать разомлевшее от неожиданных ощущений тело в вертикальном положении, перестает двигаться. А может, она и не знает, как это делать? Спровоцировала близость, а теперь попросту одеревенела.

Слегка отстраняясь, Адам тяжело выдыхает ее имя.

— Эва, — так называет ее только он, и ей это определенно нравится.

Вбирает в себя воздух и снова прикасается, сминая ее губы в более требовательном порыве. Жадно, влажно и безумно волнительно.

Пьянящее тепло несется по телу Евы искрами, и она, наконец, поддается ему, смелее отвечая на поцелуй. То же волнение ударяет в голову. Ведет. Становится шумно.

Его губы такие горячие. Резкие и жадные. Знакомые. Любимые.

Мысли запинаются внезапно, словно у обрыва.

«Переигрываешь, Исаева. Скоро придется разжимать руки. Я отпущу — ты пострадаешь».

Титов не чувствует, когда Ева замирает, переставая целовать его. Прижимает сильнее, чувствуя на своих губах ее взволнованный отрывистый выдох. Ее неповторимый вкус. И запах. Сердце безумно заходится, накаляя грудную клетку жгучим теплом.

«Моя Эва».

«Моя».

А сознание Исаевой снова заполняет: «Ты отдашь мне свою душу, Эва. Сама в руки вложишь. Причем, я буду вести себя очень-очень плохо, но ты все равно любить меня будешь. Любить, как сумасшедшая».

Жесткий насмешливый голос. Голос Адама.

Глава 28

Загляни в глаза мне,

Загляни в глаза и прочитай,

О том, что в мире, где нас растили,

так много гнили,

так мало мира…

День семьдесят седьмой.

00:54. Приморское отделение полиции.

Хватаясь за архитектурные выступы в каменной кладке, Титов поднимается к окну второго этажа. Исполнение подобных трюков дается ему настолько легко, словно при желании он мог бы держаться просто за воздух. Суть в том, что эти действия маячат для него меньшей долей риска, чем любые другие, связанные с Евой.

Упираясь ладонью в металлопластиковую раму, Адам толкает ее внутрь. Знает, что окно будет открыто, за это и заплатил майору Котовскому. Ирония жизни, но история с наркотиками оставила после себя новые полезные знакомства. Вваливается в помещение слишком стремительно и шумно, всего на миг теряя хладнокровность и выдержку. А после замирает, выжидая, когда глаза привыкнут к темноте. Переводит дыхание, совершая ряд глубоких медленных вдохов.