Улей 2 (СИ)

Она прячет глаза, утыкаясь ими в колени и начинает плакать. Тихо, судорожно, виновато.

Титов отталкивается. Отступая на несколько шагов назад, обхватывает руками голову. Ерошит короткие волосы, хрипло вздыхая.

— Адам… — боковым зрением улавливает, что она подняла голову.

Лихорадочно бегает глазами по пространству в поисках того, за что можно зацепиться. Только бы на Еву не смотреть.

— Адам… я не хотела, чтобы так получилось…

Схватив попавшую под руку полупустую бутылку Боржоми, заведя руку за корпус, яростно швыряет ее в зеркало. Оно осыпается, на мгновение взрывая воздух гулким звоном.

«Не смотреть!»

«Не смотреть!»

«Не смотреть…»

Но когда он все-таки поворачивается, поднимает веки и смотрит ей в глаза, удар бушующих в нем эмоций — как взрывная волна. Задевает. Ранит. Расплющивает.

Шаркнув рукой по стене, Титов двигается к выходу из комнаты.

Ева замирает, все еще надеясь, что он вышел лишь на минуту. Но… Громкий удар входной двери растирает эту надежду в пыль.

Понимает, что Адам оставил ее не для того, чтобы наказать или что-то доказать. Это не дисциплинарное взыскание.

Он не мог больше находиться рядом с ней. Он просто не мог…

Чувства в его глазах… Блеск ее отражения, потерянный в его эмоциях. Шторм, который он не позволил ей перенести. А она бы попробовала выдержать. Она бы выдержала.

Только бы не оставлял. Не уходил.

Но он ушел. Ушел.

[1]There’s only one king. — Есть только один король.

Глава 52

Снег… он метет и метет…

Заметет ли мое сердце?

День восемьдесят четвертый.

Еве не стоит грызть себе душу. В таком состоянии — нельзя. Умом она это понимает. Как бы там ни было — то, что сделано, невозможно исправить. Кроме того, бывало же и похуже.

Было ли…

Полночь. Время обнуляет свой счет. Зарождается новый день. За стеной, в соседней квартире, навязчиво слышны хохот и радостные крики. Людочке — двадцать три. Ева в действительности никогда ее не встречала. Сейчас же, улавливая только лишь игривый смех и быструю речь соседки, сознание зачем-то формирует яркий образ девушки и собирает ненужную информацию, будто антресоль пыль. Закрытый в ноябре кредит, защита диплома, надежды на скорое замужество, планы на отпуск с друзьями…

Все это реально. Жизненно. Душевно.

В то время как у Евы… Ей холодно. Озноб проходит по остывающей коже. Потряхивает, в попытке вывернуть ее наизнанку.

Знакомые ощущения. То, что Исаева умеет блокировать и душить в зародыше.

Поэтапно.

Выметает из своего сознания все мысли. Она не думает. Не анализирует. Мыслей нет.

Нет.

Дает своему сердцу успокоиться. Замедлиться. Охладиться. Она не желает его слышать и чувствовать.

Но как остановить это проклятое сердце, когда в груди все горит? Полыхает. Бьет огненным ключом, извергая свою радиоактивную энергетику в кровь.

Заливает. Отравляет. Хлещет дрожащую душу огненными розгами. Перманентно убивает.

Все в ней требует выпустить эмоциональный поток. Позволить заспанным демонам вырваться из темноты. Принять их всех.

Принять.

Сделав глубокий вдох, Ева наклоняется вперед. Рухнув на постель, касается ее трясущимися плечами. Прижимается лицом. Приглушенно стонет. Протяжно и мучительно воет.

Пальцы на ногах немеют. Спина, ягодицы и бедра покрываются гусиной кожей. Плечи дрожат — уже не от холода.

Издали увидев высокие литые ворота, перед глазами Евы — целый ряд воспоминаний.

Тюрьма. Освенцим. Ад.

Ветер срывает с головы капюшон и развевает волосы. Сама же Исаева недвижима. Не меняя положения, стоит перед воротами, гипнотизируя проклятую усадьбу взглядом. Если бы могла, сожгла бы дотла без колебания. Не пощадила бы никого, кто находится внутри.

«Ты хоть иногда головой думаешь?»

«Что ты, мать твою, вытворяешь, дурь малолетняя?»

«Пустоголовая мразь, рот свой открывать вздумала? Не в ту сторону рявкаешь!»

«Заткнись, или я тебя закрою!»

«Посидишь под замком — подумаешь!»

«Плевать я хотел на твои интересы! Поступать будешь, как я скажу».

«Свадьба будет в феврале, даже если мне придется тащить тебя волоком…»

«И смотри, чтобы Никита был доволен, не то я тебе… ты меня знаешь…»