Читаем Улей полностью

Кому-то «повезло» родиться в общаге/деревне, из которых им никогда в жизни не выбраться, сколь ни рвись на британский флажок. Одни маются, ползая по больничкам, другие с ума сходят на зоне, в очередной раз обещая самому себе «уйти в завязку», третьи убегают от кредиторов или скрываются от уплаты алиментов, всей своей широкой душонкой сожалея: ну, на кой я их столько настругал?!

Кто-то, уткнувшись курносым носом в угол, раскачиваясь, молится своим божкам, прося только о единственном: «Ну, дайте, дайте, дайте мне его! Я так его люблю! И больше мне ничего не нужно… Ни-че -го»!

Многие, очень многие, скачут на бровях, пытаясь ухватить лишнюю копейку, а та, зараза, словно мадагаскарская фосса, в руки не даётся…

Вот и у меня, сколько я себя помню, всегда была боль. Боль всей моей жизни. Имя ей – РАБОТА. Или как нынче говорят: поиск предназначения! Оглядываясь назад и пересчитывая количество работ, которые у меня были, хочется запеть, а лучше заорать: «Сколько я зарЭзал, сколько перерЭзал….»

Глава 5

Куда пойти, куда податься, кого найти, кому отдаться…

Дети девяностых, к коим я отношусь, в массе своей не имели возможности получить качественную помощь от родителей, относительно одного из главных жизненных вопросов: какую профессию мне лучше всего выбрать?

Мы, тринадцатое поколение Странников, имеющее революционное сознание (теория поколений Штрауса), словно только что родившиеся котята, бились и продолжаем биться слепыми мордочками об острые углы жизни, мы совершали и совершаем невероятное количество ошибок. С самого рождения мы искали себя, но не находили. Мы и теперь всё ещё себя не нашли.

С детства я мечтала о балете. Моим самым жгучим желанием было желание надеть пачку и встать на пуанты!

Ба-ле-ри-на…. Почти пу-шин-ка… Невесомая. Хрупкая. Непостижимо красивая…

Но в сибирской деревне середины восьмидесятых – начала девяностых (впрочем, как и теперь) даже говорить о балете было совершенно неприлично. После подобных разговоров, «благодарные» слушатели крутили пальцем у виска, а мама, словно заезженная пластинка пилюкала одно и то же:

– Не говори ерунду! Какой ещё балет?! Тоже мне нашла профессию! Бегать, как дурочка, по сцене, это что, профессия? Да танцор – это полный инвалид к тридцати годам! Даже не думай о своём дурацком балете!

К пятнадцати я навеки вечные смирилась с тем, что мне никогда не увидеть ни пачки, ни пуантов, ни сцены, ни оваций, как не увидеть собственных ушей без зеркала. Впрочем, к этому времени у меня возникло новое влечение сердца. Я поняла, что было бы неплохо помогать несчастным больным животным. Таким образом, я твёрдо решила стать ветеринаром. Но и тут не обошлось без маминых пяти копеек, которые она каждый день закатывала в мой «кошелёчек»….

– Нет, ты вообще что ли не в себе? Да ты знаешь, кто такой ветеринар??? Это же адская работа! Всегда по колено в навозе! Будешь яйца быкам в соседней деревне откручивать! Вот что такое ветеринар! Это работа по-твоему? Даже не думай об этом!

Моей маме, кстати сказать, относящейся к поколению Пророков (та же самая теория) повезло куда больше. Она нашла себя сразу и навсегда, получив фармацевтическое образование, в двадцать пять лет стала заведующей аптекой. Никаких мытарств, никаких проб и ошибок, никаких чёртовых советов и тем более запретов от собственных родителей она никогда не знала. Её профессиональная дорога казалась мне широченным автобаном, над которым светит ласковое солнышко, а по обочинам щебечут птички да цветут цветы. Кати себе и кати на любой желаемой скорости.

Закончив школу, я была совершенно деморализована. В моей голове не имелось даже примерного представления о том, кто я, чего хочу и куда мне двигаться дальше. Более того, живя в деревне, мои представления о том, какие профессии в принципе бывают, были весьма ограничены. Ограничены, прежде всего, рамками наших «славных» Залупцов.

На все мое хотелки у мамы были веские аргументы, почему «нет»!!! Но поступать, несмотря ни на что, куда-то было всё же нужно….

– Иди в пед или в мед, а ещё лучше – поступай в фармацевтический! – то и дело повторяла она.

О боги! Ну какой ещё пед? Тем более мед? Вы о чём??? Я же крови боюсь, а детей и вовсе ненавижу. Фармацевтический? Чтобы от меня вечно разило какой-то химозой? Ну, уж нет! Ни за что!!!

Выбирая из трёх предложенных зол, я остановилась на наименьшем: подала документы в Б-кий пединститут, однако, факультет иняза встретил меня совсем не ласково. На экзамене ВДРУГ выяснилось, что в немецком (за который в аттестате у меня стояла твёрдая «пятёра») ТОЖЕ есть грамматика… Ну откуда мне, учащейся сельской школы, было об этом знать, если на уроках дойча нам вслух читали книги об Эрнсте Тельмане да о том, какой страшной была жизнь в концлагере?!

Мой позор при поступлении был недолгим, хотя и глобально-тотальным! Красная, словно рак, я убежала с экзаменов, поминая училку немецкого словом «шайсе», которое знала отнюдь не благодаря ей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное