Улей

Он подобрался насколько смог к чудовищу, ближе, чем собирался из-за вони. Оно выглядело почти так же, как и вчера, за исключением разрезов: как какой-то раздутый, мясистый баклажан. Оболочка была свинцово-серая, блестящая, похожая на панцирь краба. Хитиновая. Его крылья - если это были они, а не видоизмененные плавники - были свернуты по бокам, как зонтики, из них ручейками сочилась какая-то липкая жидкость, похожая на древесный сок, которая собиралась на столе. Ветвящиеся щупальца в центре тела теперь выглядели не чем иным, как корнями деревьев, спутанными и рудиментарными. А эти толстые, мускулистые щупальца у его основания почернели, обвисли, как мертвые змеи.

Да, оно было мертво, определенно мертво.

Тем...

Тем не менее, конусообразные руки этой причудливой головы в форме морской звезды были подняты, как разжатая, поднятая ладонь. Эти шарообразные глаза на каждом кончике, открытые и пылающие неоново-красным, наполнены невозможной, неземной жизненной силой. Они блестели, с крошечными черными зрачками, серые веки сморщились, по стеблям текло что-то вроде розовых слез.

Хейс забыл, как дышать.

Один глаз был вырезан, на его месте осталась черная выемка. Хейс отчаянно пытался быть рациональным, трезвым и сохранять ясным разум, но это было нелегко, потому что, взглянув в эти глаза, было очень трудно отвести взгляд. Это были не человеческие глаза, и не было ничего, что можно было бы даже абстрактно назвать лицом... Хейс смотрел в эти глаза и думал, что они наполнены абсолютной, почти тупой ненавистью, отвращением, от которого он чувствовал слабость внутри.

Отвернись, не смотри.

Но он смотрел, и внутри было ощущение того, что в нем проткнули дыру, высасывая все из него. Он должен был отвернуться. Как и с вампиром, вы не могли смотреть ему в глаза, иначе вам конец. Но он продолжал смотреть, чувствовать, переживать и ощущать, и это было там, определенно, что-то в его затылке. Сначала он не мог определиться... просто что-то агрессивное, чуждое, что не принадлежало его разуму. Но это пустило корни и растопырилось, как пальцы, - высокое свистящее жужжание, гудящий визг, как у цикады. Он становился все громче и громче, пока ему не стало трудно думать, что-либо вспоминать, вспоминать, кем и чем он был. В голове было только это жужжание, и оно исходило от этой штуки, оно было направлено в него, и он знал это.

Хейс даже не осознавал, как его трясло, как моча текла по его ноге, как слезы наполняли его глаза и текли по лицу теплыми ручьями. Было только жужжание, уводившее его прочь и... и показывая ему вещи.

Да, Старцев.

Не троих, как в хижине, и даже не десять и не двадцать, а сотни, тысячи их. Жужжащий, вибрирующий рой заполнял небо и спускался вниз, подобно саранче, прилетевшей опустошить поле. Они стремительно перемещались туда-сюда из низин, пустот и над остроконечными крышами, поднимаясь в это сияющее небо... только, да, это было не в небе, а под водой. Тысячи их, улей Старцев, плывущий сквозь и над каким-то геометрически невозможным затонувшим городом в кристально зеленом море, расправив огромные перепончатые крылья, чтобы парить. Он видел, как их тела непристойно раздувались, когда они всасывали воду, и сдувались, когда выбрасывали ее, как кальмары... двигаясь так быстро, насколько возможно. Теперь их должно был миллион, непрерывно показывающих себя, плавая и прыгая, поднимаясь и опускаясь...

Хейс шлепнулся на задницу.

Пошатнулся и упал, и, наверное, это было единственное, что могло спасти его, удержало его разум от превращения в грязь. Ударился об пол, упав на спину и ударился головой о стол, и жужжание исчезло. Не полностью, все еще был намек на него, но его хватка была сломана.

Он пришел в себя и понял, что оно завладело им, эта штука, и никто и никогда не заставит его поверить в обратное. Он мог слышать голос Линда в своей голове, говорящий: "Разве ты не чувствуешь, как это проникает в твою голову, желая украсть твой разум... желая сделать из вас что-то, не то, что вы есть?"

Хейс вскочил на ноги, чувствуя запах этого существа, и ненавидя его, и каким-то образом узнавая его из какого-то прошлого, и отвращение, которое он чувствовал, было выученным и инстинктивным, чем-то, вынесенное расой из очень далеких и древних времен. Затем он сделал то, что сделал бы любой дикарь, когда чудовище, зверь угрожал племени, вторгался в него, пытаясь ниспровергнуть и украсть все, чем оно было: он огляделся в поисках оружия.

Задыхаясь и наполовину потеряв рассудок, он брел по импровизированной лаборатории Гейтса, мимо двух оттаивающих ужасов и столов с инструментами и химикатами. Он хотел огня. Его примитивный мозг подсказывал ему, что эту штуку нужно сжечь, поэтому он искал огонь, но ничего не было. Кислота, возможно. Но он не был химиком, и не бы узнал кислоту, если бы увидел ее.