Оглядываясь назад, он был единственным, кто почувствовал приближение зла и разглядел чем оно было. Более или менее. Возможно, остальные в каком-то смысле тоже это сделали, но просто отказались это признать. Каким-то образом он чувствовал, что он - направляющая рука в этом дерьме, и если будет хоть какой-то конец, то именно он закроет дверь.
Может быть, потому что эти твари уже несколько раз пытались заразить его разум, но безуспешно. Может быть, именно это и дало ему такое чувство собственной важности. Шарки была с ним на одной волне, как и Катчен... большую часть времени... а остальные?
Нет, начиная с ЛаХьюна они были мышами.
Просто занимались своими бессмысленными делами и грызли сыр, делая вид, что им не грозит невероятная опасность. Сент-Оурс был засранцем. Хейс был бы первым на признание этого. Но, хорошо это или плохо, Сент-Оурс имел достаточно сообразительности, чтобы почувствовать опасность и бороться с ней.
Но что теперь? Что будет дальше?
Хейс просто не был уверен.
Шарки только что закончила рассказывать ему о двух тревожных новостях. Во-первых, о Гейтсе и его людях не было слышно уже почти тридцать шесть часов. А во-вторых, что она разговаривала по радио с Николаем Количем со станции Восток, и он развернулся на 180 градусов, ведя себя так, словно никогда не говорил ни слова о чем-то странном, происходящем на Врадаз. Полностью отрицал все, как будто кто-то приставил пистолет к его голове. Если у них там и был союзник, то сейчас они его потеряли.
- Мы должны решить, что будем делать, Джимми. Попробуем отсидеться? Я так не думаю. Что-то должно быть сделано, и это зависит от нас. Мы не можем ожидать, что нам поможет ЛаХьюн и, вероятно, никто другой, - она оценивала Хейса своими кристально-голубыми глазами, от которых у него всегда что-то сжималось. - Я думаю, что мы первые... должны
Хейс не знал, была ли это хорошая идея. - Я готов поспорить, что NSF проигнорирует это. Потому что, скорее всего, ЛаХьюн посылает свои блестящие ежедневные отчеты, страдая херней, пока Рим обгорает до чертовой корочки.
- Возможно ты прав.
Он так и думал. - Мы будем выглядеть как парочка чокнутых. Кроме того, Катчи говорит, что через двенадцать часов мы попадем в полномасштабный полярный циклонический шторм. Мы будем глазеть на белую мглу, когда ветры начнут дуть с гор, сметая все на своем пути. Ни одна спасательная команда не сможет сюда попасть... даже если очень захочет.
Шарки не стала спорить.
Зима на континенте Антарктида была дикой и беспощадной, отмеченной пронизывающими ледяными ветрами, вечной тьмой и дикими метелями, которые за ночь хоронили лагеря. Самолеты не летали на Южный полюс даже в хорошие дни, не говоря уже о том, что сейчас им бы пришлось столкнуться с метелью третьего уровня с нулевой видимостью и ветром скоростью 80 миль в час, которая заблокировала бы Харьков на несколько дней, если не недель. Так что, что бы здесь ни случилось, им придется столкнуться с этим в одиночку.
- Здесь есть и худшие вещи, чем погода, Элейн, и я думаю, мы оба это знаем, - Хейс закурил сигарету, казалось, найдя откровение в светящемся кончике. - Мы все ощущали множество вещей: некоторые из них приходят во сне, а некоторые приходят просто как ощущения, которые мы не можем объяснить. Я, наверное, худший из всех, несу кучу чуши, которую не могу ни объяснить, ни доказать. Большая часть того, что я... какое слово мне следует здесь использовать...
Шарки просто наблюдала за ним, находясь далеко от мысли, чтобы попытаться отговорить его от теорий заговора... потому что, шаг за шагом, головоломка, которую он предсказывал, медленно собиралась воедино.
- Ты думаешь... - она сглотнула и остановилась, - ты все еще думаешь, что ЛаХьюн стоит на вершине заговора, не так ли?
Он пожал плечами. - Да, даже больше, чем раньше. Я вижу его как большую старую наседку, сидящую на выводке яиц, которые становятся гнилыми и червивыми, но ему так чертовски промыли мозги, что у него нет ума слезть с него... пока ему не прикажут. Тебе это нравится, дорогая? Ну, у меня есть еще. Хочешь услышать больше?
- Да, полагаю, что да.
Хейс ухмыльнулся.
- Ну, солнышко, ты заплатила за это.
Он вытащил сигарету.