Улей

И вот они приблизились. Винсент блекло улыбнулся Саиду, даже не удивляясь тому, что произошло такое странное совпадение. Хотя он мало чему удивлялся. Они обнялись, как братья. По мнению Саида, друг был живее некуда: дышал и излучал тепло.

– Ты вовремя.

– А ты не помер, – усмехнулся Саид.

– Говорят, дерьмо не тонет, – философски приподнял брови Винсент. – Меня попытались увести ко дну, а я всплыл. Наверное, это плохо меня характеризует.

Они улыбнулись. Девушки смотрели то на них, то друг на друга. Фидель вскоре полностью переключилась на Рут: та была для нее интереснее, чем нежности двух солдат «Невидимой армии». Она проглядела ее вторым зрением, и мелькнул образ.

В теле три меча. Один – в голове, другой – в сердце, третий – в животе .

Ее пришпилили, как бабочку. Кто-то варварски взял жизнь этой девушки и сделал из нее образец для своей коллекции. На ее лбу мелькнула метка – золотой полумесяц, последняя четверть. Убывающая луна. Это работа Клариссы.

Появление того психа и этой девушки должно быть связано.

Винсент ее мало интересовал, хотя на нем виднелась схожая ритуальная сетка. Вместо мечей был крест. Он распят. На лбу золотой круг. Полнолуние. Работа Мирры.

– Как ты тут оказался? – тихо поинтересовался Винсент у Саида. – И кто твоя спутница?

Саид рассеянно развел руками, а потом выложил все как есть:

– Я и Нико пришли за тобой. Это Фидель. Она медиум и убила Мирру Василакис.

Винсент перевел на нее вспыхнувший любопытством взгляд. С виду оборванка, но во взгляде что-то опасное. Лучше с этой девушкой не шутить. Сумасшедших он узнавал безошибочно: у самого мозги были набекрень.

– Я хотел пришить Мирру. Но рад, что кому-то другому это удалось, – честно сказал он ей.

Фидель закатила глаза в окружении размазанной черной подводки.

– Да все рано или поздно хотят убить Мирру, – отозвалась она.

– А где Нико? – Винсент живо перевел взор на Саида.

– Нико… умер, – ответил тот с промедлением. – Пару часов назад.

Винсент замер, и в глазах будто взорвалось стекло. Где-то внутри него пошла трещина, превращающаяся в разлом. Как бы он себя иногда ни вел, Нико был его любимчиком. Он по-своему опекал его. От слов Саида он на мгновение забыл себя. Короткое замыкание. Белизна и вакуум.

Солнце окончательно встало. Но никому не стало веселее.

Фидель прислонилась к дереву и буднично закурила, глядя в никуда. Ей удавалось быстро взять себя в руки, хотя какая-то ее часть бесконечно пожирала себя за все ошибки: конца этому, наверное, никогда не будет. Но надо подавлять такие чувства в себе, чтобы как-то жить дальше.

Винсент вернулся на свои координаты и словно увидел их всех заново.

– Это Мирра сделала? – спросил он.

Крылья его носа еле заметно трепетали. Впервые в их сдержанном предводителе-трикстере прорезалось что-то человеческое. Возможно, это был Винсент, которого Саид никогда не знал.

– Нет, – ответила Фидель. – Один псих. Блондин с приятной внешностью подхалима.

Глаза Рут широко раскрылись, а Фидель ободряюще ей кивнула и добавила:

– И ты его явно знаешь.

Теперь все смотрели на нее, и их внимание стало слишком пристальным.

– Да, кстати, – Винсент ожил и повернулся к ней, – это Рут. Мы… э-э-э… вместе пришли. Она меня спасла.

– Я была не одна, верно, – осторожно сказала Рут. – Это мой компаньон, и мы с ним работали на одну…

– Ведьму, – снова начала отвечать за всех Фидель. – Даже опишу ее. Старая, брюзгливая бабка с помойным характером.

– В точку. Только я оставила его. – Рут свела брови и сложила руки на груди. – Я не знаю… что он сделал. Это вообще сложная история.

– Пошли уже отсюда, – помотал головой Саид. – Вдруг нас найдут.

– Похоже, многое нужно обсудить, – заметил Винсент.

Третий велосипед они взяли с собой. Рут села с Винсентом, а Саид с Фидель уселись каждый на свой. Медленно, но верно они удалялись от колдовских мест, где мучились и умирали боги.

* * *

До Пфорцхайма Данила добрался без приключений. За семь с лишним часов он достиг знакомых мест на той самой машине. Ступы с помелом не было, но, кажется, даже в колдовском мире это не мужской транспорт. Иногда его самого поражало, насколько органично будничные ситуации сосуществуют с его новой паранормальной жизнью.

Пфорцхайм никогда не был ему родным, хотя он провел здесь семнадцать лет. Этому городу подходило слово «гаденький». Уродливая послевоенная архитектура, сквозь которую нет-нет, да и проглядывают нарядные старинные домики. До бомбежки, говорили, город походил на золотистый Аугсбург. Но Данила сравнивать не мог: то было не его время. Сейчас Пфорцхайм стал обиталищем прорвы русских, турок и арабов, которые вносили в город так называемый гетто-колорит. Возможно, только в таком месте и могут прижиться сорняки вроде него. И сейчас он был рад вернуться. Плохой дом – тоже дом.

Хаблов вырулил на знакомую улицу пригорода, где обитала ведьма. Было почти девять вечера. В душе неожиданно воцарился покой. Осталась последняя часть ритуала, и он валит куда подальше. Пусть только тронут его после: проклянет всех.