Улей

Вынужденно замирает, когда татуированный парень со звериной резкостью меняет установленные позиции. Отшвыривает противника на сетку ринга. Наносит удар за ударом, не оставляя времени даже на полноценные вздохи. Вымещает всю свою ярость. А потом, словно наигравшись со своей жертвой, отбрасывает противника на помост ринга и, наваливаясь сверху, прижимает локоть к его горлу. В течение нескольких секунд поверженный боец багровеет и слабо рычит, норовя вырваться. Но татуированный парень крепко удерживает его в одном положении. Надавливает с рассчитанной опытом силой и точностью, пока тот не отключается из-за нехватки кислорода.

Зрители сдержанно реагирует на исход боя. А темноволосый варвар мягко выпрямляется во весь рост и хладнокровно застывает в центре ринга. У Исаевой дух захватывает, когда она узнает в окровавленном бойце Адама.

Их взгляды пересекаются. И именно в этот момент у Евы возникает сумасшедшая потребность — разгадать Адама Титова.

А это уже не простое любопытство.

Титов же отворачивается и покидает помост ринга. Испытывая полнейшее недоумение от подобного пренебрежения, Ева растерянно следует за ним.

Сквозь толпу. По длинному узкому коридору. В темную, пропахшую удушающим мужским потом, раздевалку.

Адам оборачивается, занимая место у задней стены комнаты, и пристально смотрит ей в глаза.

— Ты здесь.

— Я здесь, — повторяет за ним Ева.

— Привет.

— Привет.

Умолкают, рассматривая друг друга.

Исаева бегло скользит взглядом по мускулистым плечам и крепкой груди Титова. Рассеянно читает одну из надписей в левой части, ниже грудной мышцы: «Нope is a mistake. I'm alive. I'm died[1]».

Прикусывает нижнюю губу, поднимая глаза к твердому подбородку Адама. К его губам. По кровавым ссадинам, наконец, снова к напряженным глазам.

— Ты должен рассказать мне о своих татуировках.

— Нет.

— Нет? — переспрашивает девушка. — Почему нет?

— Потому что они не для тебя.

— А для кого?

— Не знаю.

Ева склоняет голову на бок и внимательно рассматривает его жесткое окровавленное лицо.

— По-моему, звучит бессмысленно.

— Пусть так.

— Мы же договаривались, помнишь? Высоко взлететь. Мне нужно понять тебя, Адам. Я хочу понять тебя.

У Титова в горле застревает ком. Он сходит с настроенного мышления, дезориентируясь в той мутной реальности, что они с Евой создают.

«Я хочу понять тебя».

Что это? Часть игры? Очередная манипуляция чувствами?

Или реальное стремление?

«Сука, конечно же, нет!»

«Это же, мать вашу, Ева Исаева!»

«Дьявольская иллюзия! Фата-моргана[2]…»

У Адама уходит непозволительно много времени, чтобы собраться с мыслями и ответить. А девчонка тем временем продолжает увлеченно его разглядывать.

— Переигрываешь, Исаева. Скоро придется разжимать руки. Я отпущу — ты пострадаешь.

— Ты тоже, Адам. Как же ты не понимаешь? Это общая реальность. Ты тоже не сможешь удержать равновесие.

Он сердито выдыхает и придирчиво ее изучает.

— Думаешь, что стоишь того? — спрашивает с явным пренебрежением.

— Не знаю, — безразлично передернув изящными плечами, Исаева не сбивается с установленного тона. — Расскажешь мне после. На обратном пути.

— Обязательно.

Достав что-то из сумки, девушка подходит совсем близко, и Титов каменеет, когда она поднимает руку к его лицу. Ева всего-навсего деликатно промокает кровь с примесью пота и грязи, но их дыхание резко становится шумным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Взволнованным.

Это слышно особенно сильно, когда разговор возобновляется.

— Пригласив тебя в «True blood», я открыл значительную часть своей жизни.

Естественно, она это понимает. Но ей этого мало. Снова. Когда дело касается Титова, она не может остановиться.

— Необходимо ли тебе проявлять жестокость?

— Необходимо, — хрипло произносит Адам, и Ева кивает, будто выражая поддержку его словам.

— 911… Что это за номер?

— Мой номер в «True blood». Каждый, кто принимает участие в боях, имеет свой персональный номер.

— По нему делают ставки?

— Да.

Пока Исаева утирает кровь с его ран, на Титова внезапно накатывает эмоциональная усталость. Неверие, боль, разочарование, скрытый страх, злость — все лезет наружу.

Поэтому, когда она задает свой следующий вопрос, он неверно его истолковывает.

— Как ты себя чувствуешь?

— А как я могу себя чувствовать? Мой настоящий отец не пожелал жениться на моей матери. И это сделал за него мой дядя. Меня всю жизнь обманывали. Все врали! Как ты считаешь, что я могу чувствовать?

Ева фыркает.

— Пора отпустить детские обиды, Адам. Не нужно ничего анализировать. Понимать не нужно. Иногда это попросту невозможно. Просто отпусти ситуацию, и тогда станет легче, — сухо, в какой-то мере заносчиво, говорит она. — Но я сейчас не об этом спрашивала. Как ты чувствуешь себя физически? Цел? — внимательно осматривает его. Ей, конечно, не приходилось сталкиваться с подобным «беспределом» на соревнованиях за все годы занятий каратэ, но определить серьезные повреждения она может. — Так много крови и ссадин.