Улей

— Помолчи, — шикает старуха. — Запах крови насыщенный, резкий, очень сильный…

— прикрывая глаза, зажимает на мгновение нос. Молчит, вдыхая через рот. А потом глубоко — носом. — Кровь нескольких людей. Не только ее. Такая смесь… Больше трех особей. Больше… Много! Душит этот запах… Душит! Мертвая кровь. Мертвая, но свежая… Густая… — отпрянув, выпускает его руку, оставляя на ней белесые полосы. Смотрит, будто пьяная. На самом деле ошалевшая от того, что видела. — Не могу больше говорить. Не могу.

Адам тоже не может ничего сказать. Тяжело опускается на стул. Горбится. Склоняет голову, роняя ее в ладони. Не стонет, воет.

Ему необходим перерыв. В поисках принятия. В поисках решения. В поисках ресурсов двигаться дальше.

Здесь ему не нужно быть сильным. Старухе наплевать. Ей не нужна его непоколебимость, и уж точно она не станет использовать что-то против него. Ей нет до Титова дела.

Взвалил на плечи слишком много, думал, вывезет. А вдруг нет? Если все напрасно? Если только хуже сделал?

"Если Ева…"

"Если…"

"Если они ее… убьют?"

Все планы и мечты валятся, как карточный домик. От одной только мысли… Распотрошила старуха ему душу своими предсказаниями. Вытащила страх, живущий глубоко внутри.

Что дальше? Как поступить? Предупрежден, значит, вооружен. Хорошее высказывание. Но в реальности что делать с полученной информацией? Все мысли запутались, и наружу полезли эмоции. А не должно так быть. Не должно. Нужен холодный расчет. Детальный план. Возможности появятся, как только он начнет их искать.

Марина Анатольевна уже занялась оформлением виз. Ева даже не в курсе. Нашли концы в посольстве Боливии. Вчера мать звонила из Киева, сказала — ждать меньше десяти дней. Зима, праздники, наплыв желающих посетить экзотическую сказку — оптимальный вариант, чтобы не привлекать слишком много внимания.

"Отправить Еву с мамой, как только выдадут визы?"

Растирая лицо, Титов шмыгает носом и резко подрывается на ноги. Устремляясь к выходу, на ходу бросает какое-то прощание.

Мария Иосифовна догоняет его словами:

— Ты, главное, не теряй веру.

— Ты же знаешь, что не потеряю.

С виду уверен, но на самом деле ищет подтверждение в глазах старухи.

— Знаю.

— Отлично.

— И не присылай больше никаких людей. Семьдесят лет делала все сама, перед смертью уж точно как-нибудь справлюсь.

— Кто-то все равно должен быть рядом, чтобы пробить дыру в крыше, — шагая задом наперед, слабо ухмыляется.

Мария Иосифовна, оценив шутку, небрежно машет рукой. В один момент смотрит с неприкрытой тревогой.

— Будь осторожен. Впереди самое худшее.

Титов, сглатывая, кивает. Салютует, самоуверенно ухмыляясь.

— А кто меня остановит?

День восемьдесят третий (3)

***

Адам наблюдает за женщиной, сгорбленной у вырытой могилы. Кажется, она остается на ногах только благодаря сыновьям, которые поддерживают ее под обе руки. В отличие от рыдающей матери, они пытаются не выказывать эмоций. To ли стесняясь, то ли опасаясь комментариев прессы и всей остальной достопочтенной публики, которая огромной толпой скопилась на кладбище. Похороны мэра — не проходное событие, каждый более-менее приближенный должен отметиться.

Прощальную речь монотонным скорбным голосом произносит Приходько Виталий Иванович. Вещает о том, как лично уважал и любил Толстого; как неизмерима потеря для каждого из них и города в целом. Припоминает благие деяния, совершенные мэром при жизни. Приплетает сюда и рисованные "делишки" всей шайки.

Шакалы. Стоят в одну шеренгу в первом ряду, по обе руки от серого кардинала. Исаев с красной от мороза мордой глядит неотрывно в открытый гроб. Со стороны, его будто перекосило от горя. Люди же не в курсе, что этот стервятник на какие-то человеческие чувства не способен. Круглов вяло бегает взглядом примерно в том же радиусе. Полное смирение, у него на уме явно свои проблемы. Семен Лиманский тяжело вздыхает, перехватывая и теребя руками форменную фуражку.

Глаза у оставшейся четверки такие честные, такие искренние, такие скорбные — сам заплачешь. У Адама же от омерзения скулы сводит. Сцепив перед собой руки, старается не смотреть в упор на это алчное шакалье.

Государственные шлюхи. Галимые падлы. Лживые суки.

Редеют ряды. Только жизнь ли их косит? Должен ли Титов испытывать вину за произошедшее?

Не испытывает. Пускай хоть все передохнут.

Когда крышку гроба заколачивают, Приходько накрывает его государственным флагом и, пробормотав последние слова прощания, отходит в сторону. Голосистые рыдания Катерины Петровны перекрывает хоровое исполнение государственного гимна.

"Сколько можно демонстрировать этот долбанный патриотизм?"

Никто не любит эту страну по-настоящему! Доят, как корову, не замечая того, что она рухнула на колени и додыхает. Выжимают последние соки, твари!