Улей

— Значит, ты довольна? — подталкивает к самому краю обрыва.

— Конечно, — со свистом выпаливает, пока дрожь, как полноправная хозяйка, курсирует по ее тонкой коже. — Извини, если рассчитывал, что я заплачу.

Горло сдавливает ком, заставляя снова взять паузу. Сдержанность и лаконичность никогда не были присущи Исаевой. Но сейчас ей элементарно не хватает дыхания на длинные изящные речи.

— Я не хочу, чтобы ты плакала, — тихо признается Адам.

— Прекрасно.

Только на самом деле Ева не оценивает это заявление серьезно. Она слишком сосредоточена на своем самообладании.

Ее стойкость поражает. Титов всматривается в ее глаза, стараясь отыскать там ее истинные чувства. Потому что впервые за все время их знакомства Исаева не очень убедительна в своей лжи. Или, может быть, ему просто хочется так думать.

— А ты доволен?

Взгляд потухший, но она не сдается.

Адам замечает, как дрожание ее коленей приводит в движение лежащие на них сжатые в кулаки руки. Прикрывая веки, совершает глубокий медленный вдох. Запирая в себе проклятое желание обнять и успокоить Еву, крепко сцепляет зубы.

Дышит равномерно, через нос.

Ни длинная пауза, ни фильтрация мыслей, ни разумные убеждения, никакая бл*дская дыхательная фигня — ничто из этого не срабатывает.

Запоздало осознает, что при любом, и даже самом хр*новом для него раскладе, не хочет, чтобы ей было больно. Протягивает руку к ее щеке, несмело касаясь, задерживает дыхание. Смягчает направленный на девушку взгляд.

"Только ты, Эва"

"Только твой"

"Черт возьми…"

Какая тупость! Ему стоит предпринять что-то до того, как он начнет извергать эту дрянь и уже не сможет остановиться.

"Давай! Солги ей, что ты не сломлен, что не изорваны вены, и сердце твое — кремень"

— Это конец, Ева. Больше никаких заданий. Игра закончена.

— В смысле? — растерявшись, ненароком ослабляет нити самоконтроля. — Почему?

— Потому что я не хочу больше.

"Я не хочу больше…"

Звучит равносильно фразе "ты мне надоела".

"Ну… это очень-очень больно"

— Значит, ты… спал с ней? — последнюю часть предложения произносит совсем тихо, практически шепотом.

— Какая теперь разница, Эва? Я выполнил твое задание. В этом суть.

Непрерывный нарастающий гул в голове Евы сменяется частым резким писком. А затем — неизбежный оглушающий взрыв.

Ее прорывает.

— Я ненавижу тебя, Адам! Запомни это, мать твою, навсегда! И… Оставь для других свои дебильные игры!

Отворачивается к окну. Чтобы Титов не понял по глазам: внутри она умирает.

Распахивая дверь, выходит из салона, в надежде, что холодный воздух остудит и успокоит объятую пламенем кожу. Когда этого не происходит, у нее возникает серьезное желание лечь и прижаться щекой к асфальту. Если бы Адам не смотрел ей вслед, она бы определенно так и сделала.

Бредет к дому, практически не видя дороги. По памяти.

— Слезы — удел слабаков, Ева.

— Я больше не заплачу. Обещаю, папочка! Я больше не заплачу. Только не закрывай меня в этой комнате. Только не здесь…

— Обещаешь, значит. Я хочу, чтобы ты выросла сильной. А сильные люди не плачут.

— Обещаю, папочка.

Но сейчас она плачет. Не справляясь с выжигающей душу болью, льет слезы. Все эти громкие слова о любви — сумасшедший бред! И ведь столько дураков нашли в ней что-то недосягаемо прекрасное. Выжили из ума и распространили споры своей болезни по всему миру. Теперь Ева презирала каждого из них! Это самое дерьмовое чувство, которое она когда-либо испытывала. Какое же безумие — желать затеряться в толпе этих слепых дураков!

Сейчас, когда она осознала реальное положение вещей, ей бы выдохнуть и отпустить эту мечту.

Вот только… Она не знает, как это сделать.

Любить очень больно. Эту рану нельзя прикрыть. К ней больно даже прикоснуться.

Слышит, как Титов покидает салон и идет за ней следом. Понимает, что он нагонит ее, но уже не может остановить потоки слез. Впрочем, ускорить шаг Ева тоже не может. Едва ноги волочит.

Адам выступает вперед, перекрывая ей путь. И замирает, теряя искусственно взращенный агрессивный настрой.

Ее коварные глаза и розовые щеки блестят влагой. Она плачет.

Уязвимая. Ошеломленная. Сломленная.

Желудок Адама сжимается, а сердце начинает бешено колотиться, требуя дополнительного воздуха. Но это невозможно. Кто-то выкачал из вселенной весь кислород.

— Почему ты плачешь, Ева?