Улей. Книга 3

Нырнув в лабиринт бесконечности, я растворяюсь в ощущениях невесомости, умиротворяющего покоя и абсолютной тишины. Здесь нет земного протяжения, хаотичных мыслей и пугающих звуков. Нет боли, страха, смерти и потерь. Здесь нет меня. Я часть чего-то большего, совершенного, непостижимого и пронзительно-прекрасного. Я — всё и одновременно ничто. Мне хорошо, легко и спокойно. Я свободна от воспоминаний, чувств и желаний. Я — везде и нигде, и не хочу обратно…

Но что-то происходит, неуловимо меняется. Стены лабиринта сужаются, покрываясь паутиной трещин. Затем появляются скрежещущие звуки, запахи, обрывки воспоминаний.

Нет. Нет. Я хочу остаться.

— Она приходит в себя, — откуда-то издалека доносится незнакомый голос.

— Выйди, — кратко и строго отвечает другой.

Меня тут же неподъёмной тяжестью тянет вниз, безжалостно бросает в ненавистное тело, запирая в нем, словно в клетке. Рваный вдох, резкий выдох, гулкие удары сердца, шум кровотока в венах, горький вкус на губах, колющие спазмы в онемевших мышцах. Я снова дышу, слышу, различаю запахи, чувствую боль. Существую….

Вот только — зачем?

Пошевелив рукой, резко распахиваю глаза. Чеерт. Кажется, поторопилась. Затылок пульсирует, дневной свет раздражает зрительные рецепторы, изображение плывет и распадается на белые точки.

Прищурившись, пытаюсь сфокусировать взгляд на мужчине, но вижу только размытый силуэт, чеканным шагом приближающийся к кровати.

— Диана Дерби? — спрашивает на чистом русском.

— Да, это я, — хриплю, с трудом различая собственный голос.

— Вы способны воспринимать информацию? — мужчина останавливается в метре от кровати.

Жесткий бескомпромиссный тон, строгий костюм, генеральская выправка, твердая уверенная походка, бросающаяся в глаза скупость мимики и жестов. Передо мной либо военный в высоком звании, либо представитель политических структур из высшего эшелона власти, но точно не один из тех, кто рассыпается обещаниями лучшей жизни с экранов телевизоров и городских билбордов.

— Да, — с трудом шевелю губами, чувствуя, как внутри нарастает паника.

— Что вы помните? — мужчина задает конкретный и четкий вопрос.

— Кто вы? — обратив внимание, что он не представился, осмеливаюсь задать встречный.

— Это неважно. Мы разговариваем в первый и последний раз. Личный визит — вынужденная необходимость, а не моя инициатива. Дальше вами будет заниматься другой человек, — сухо отвечает незнакомец. — Однако он не владеет необходимой информацией и не сможет в полной мере прояснить сложившуюся ситуацию. Чтобы наш диалог сложился максимально конструктивно, кратко и плодотворно, мне нужно понять, какие данные сохранились в вашей памяти, — терпеливо разжевывает он, делая скидку на мое расшатанное состояние.

— Какой промежуток времени вас интересует? — пытаюсь собраться с мыслями, но это чертовски сложно, потому что в голове полнейший хаос.

Я до сих пор не верю, что происходящее не околосмертный бред, но заторможенность реакций и эмоций указывает на действие сильнейших психотропных препаратов. А значит, я действительно жива.

— Вы помните, как садились в вертолет? — мужчина сокращает временные рамки до финальных событий.

— Да.

— А при каких обстоятельствах?

— Да, — рассеянно киваю я, приподнимаюсь на подушках. Грудную клетку обжигает острой болью. — Черт… — выдыхаю, ощупывая ноющие ребра, заодно замечая, что одета в шелковую брючную пижаму. Я не голая, и этот факт однозначно радует.

— Это из-за ремней безопасности, — поясняет собеседник. — У вас сломано три ребра и трещина на правой ключице. Постарайтесь не делать резких движений.

— Я отчетливо помню ракетную атаку, и как начал падать вертолет, — выдаю на удивление длинную фразу.

— Очевидно, что он не упал, — мужчина придвигает к кровати стул, садится, внимательно изучает мое лицо и только потом продолжает: — Один из двух двигателей был поврежден, но пилот сумел восстановить равновесие, снова набрал высоту и прибыл в пункт назначения. Посадка была жесткой. Выжить удалось только тебе.

Выжить удалось только тебе, эхом проносится в голове. Дыхание перехватывает, горло сжимает невидимой удавкой.

— Я не понимаю, как это возможно… — скриплю прерывистым голосом.

— Тебе и не нужно понимать, — таинственный визитер незаметно переходит на «ты». — Я озвучиваю факты. Твое дело — принимать их или подвергать сомнению. Дополнительных объяснений не будет. Это понятно?

— Да, — снова киваю, как болванчик, и нервно сжимаю кулаки. — Что с остальными вертолетами? — спрашиваю, задержав дыхание. Мышца, перекачивающая кровь, не бьется, пока я мучительно долго жду ответ.

— Воздушное пространство засекреченного объекта, название которого ты обязана забыть и никогда больше не упоминать, покинул только один вертолет, — ровным тоном сообщает незнакомец. — Остальные, согласно полученному приказу, уничтожены.

— Я вам не верю, — слышу свой отчаянный стон. Боль в сломанных ребрах кажется никчемной на фоне той, что разрывает сердце.