А Морис дез Омбио пишет: «Это — первая книга, в которой бельгийцы почувствовали вкус и аромат своей земли и своего племени... С ШАРЛЯ ДЕ КОСТЕРА НАЧИНАЕТСЯ СУЩЕСТВОВАНИЕ БЕЛЬГИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ...»
Уже из-за одного этого «Легенда об Уленшпигеле» заслуживала бы почетного упоминания в истории европейской литературы. Но она значительное больше, она — великое произведение всечеловеческого искусства. Начало бельгийской литературы было положено рукою мастера. Журналист, бедный, безвестный, создал почти что на наших глазах памятник, способный соперничать с Дон Кихотом и Пантагрюэлем...
Кто такой Уленшпигель? ... Один из тех героев — бродяг, обжор, плутишек, трусов, насмешников, распутников, писунов, жрунов, говорунов и пустобрехов... который облегчается, с шумом гадя на головы прохожих. Под именем Уленшпигеля он жил у двух очагов: германского и фландрского. Известны две его могилы: одна в Мельне, что около Любека (см. рис.3 —
Его (Тиля —
Он (Уленшпигель —
Хорошо видно, как набирала обороты пропагандистская машина, бурно рекламировавшая де Костера и Уленшпигеля.
На рис.7 показана еще одна современная скульптура Уленшпигеля. На рис.8 представлена одна из иллюстраций к Народной Книге об Уленшпигеле якобы 1515 года.
Рис.7.
Рис.8.
Надо сказать, что современные комментарии к истории Уленшпигеля иногда грешат замысловатой вычурностью и наукообразием, что затрудняет читателям вникнуть в интереснейшую суть. Вот, например, что говорится в научном труде [154:00].
«Как указывает М.Ю.Реутин, главный персонаж народных книг представляет собой достаточно сложный знаковый конструкт (Реутин, 1996), ix. Адекватно его можно скорее описать в терминах аристотелевской «Поэтики», нежели в терминах современных: например, его действие первично по отношению к нему самому, а сам он прилагается к своему действию лишь как точка, формально необходимый субъект, поскольку функции без аргумента не бывает. Подобная расстановка акцентов становится понятной опять-таки только в контексте ритуала. Карнавальный шут есть фетиш, то есть объективация, персонификация некоторых коллективных, субъективных, в конечном счёте, представлений. Стало быть, важен не столько шут, сосуд смыслов, сколько идеи, которые он выражает: гиперсексуальность, мудрость, физическая сила, и их реализация в шутовском антиповедении».
Вряд ли после таких «разъяснений» (по нашему мнению, они похожи на словоблудие) у кого-либо появится желание читать старинную Народную Книгу про Уленшпигеля. А ведь, как мы сейчас покажем, книга эта чрезвычайно интересна и бросает яркий свет на эпоху XII века и Реформации XVII-XVIII веков. Она показывает — кто, как и против чего боролся, какими средствами и приемами. Сегодня это нам полезно знать.