Ульфила

Во Фракии это случилось, у города Наколеи. Там лесистые горы кругом, есть где спрятаться. Добрел до них Прокопий. Ничего, кроме усталости, не чувствовал. Кто бы не сказал, глядя на него сейчас: сильного судьба ведет, слабого тащит. И притащила, в конце концов, в этот лес, на эти склоны, и бросила в одиночестве. И еще небось пальцы брезгливо отерла полотенцем: ф-фу, Прокопий…

Конечно, в те годы судьбе было, из кого выбирать. Тогдашний мир был полон героев. Просто трещал и лопался по всем швам от героев: Стилихон, Аларих, Аэций, Аттила, Гинзерих, Теодорих… А тут какой-то Прокопий с его умеренностью и аккуратностью – идеальный канцелярский работник; с его узкими плечами и сутулой спиной. И что он все под ноги себе глядел, монету потерял, что ли?

Рухнул под деревом, на узловатые корни, лицо руками закрыл. Вот наконец он и остался один, можно передохнуть. И тихо вокруг, только полная луна ярко светит.

Один? Не тут-то было. Извольте-с, ваше падшее величество. Справа и слева приблизились соратники верные, числом двое, взяли его за руки и связали.

Да пес с вами, делайте, что хотите.

Наутро – какое торжество в лагере Валента! Валент уж позабыл, как отрекаться хотел. Восседал на складном табурете среди своих солдат. Центральная часть лагеря занята пленными. Длинноволосые, белесые, длинноносые, с наглыми светлыми глазами – переговариваются между собой, пересмеиваются. Не их это война, а Атанарих их скоро из плена вызволит.

Мятежника ведут!.. Самого Прокопия ведут!.. Так-то, вместе с сообщниками, что явились узурпатора незадачливого выдать, представили римские солдаты императору Валенту мятежника Прокопия.

Коренастый, угловатый, дочерна загорелый, глядел Валент настоящим воином, плоть от плоти закаленных римских легионов. А что трусоват бывал, то искусно прикрывал грубостью: мы академиев не кончали.

И триумфы с прочими изысками ему, Валенту, ни к чему. Не было у него вкуса к театральным действам, зато шкурой своей весьма дорожил. И потому посмотрел Валент в унылое бледное лицо Прокопия и велел отрубить ему голову, что было исполнено тут же, на месте.

Прокопий ушел из жизни, казалось, со вздохом облегчения. За все свои сорок лет он никого не убил, а это по тем временам была большая редкость.

Что до сообщников его, которые так героически выдали своего предводителя, то Валент, не обладавший чувством изящного, велел казнить их тоже. Так втроем в одной яме и закопали.

И осознав свой долг перед отечеством исполненным до конца, Валент занялся другими делами.

* * *

Узнав о том, что эта пивная бочка Валент распродал всех готских пленников по градам и весям Империи, точно коз бессловесных, Атанарих…

Ох. Лучше было не попадаться ему на глаза в те дни.

Наконец, призвал к себе нотария (писца то есть). Добровольно бы тот к своему князю сейчас ни за что не пошел, но тут деваться было некуда. Звали нотария Агилмунд, был обучен грамоте и при князе выступал искусным дипломатом. Хромой от рождения, Агилмунд передвигался быстрым скоком и был куда менее беззащитен, чем можно подумать, видя его угловатую хрупкую фигуру.

Своего дипломата Атанарих встретил потоком отборных проклятий. Не спрося позволения – вообще не проронив ни слова – Агилмунд уселся за стол против князя, локтем миски в сторону сдвинул, со своим письменным прибором разложился и строчить принялся.

Атанарих ругань прервал и поинтересовался: что это нотарий пишет? Агилмунд досадливо на князя рукой махнул, чтобы не мешал вопросами, с мысли не сбивал. Дописал. После голову поднял и, склонив ее набок, посмотрел Атанариху прямо в лицо.

Страшен был Атанарих.

Нотарий как ни в чем не бывало попросил диктовать дальше.

Проклятия возобновились. Угрозы одна страшнее другой – и все на голову этой продажной твари, этой шкуры – римского императора. Уж и города ромейские пылали, и Флавиев флот, что нес охранную службу на Дунае, шел ко дну вместе со всей матросней, и Траянов вал с землей был сровнен и зубами дракона то место засеяно, женщины все подвергнуты надругательствам, а мужчины оскоплены все поголовно…

Нотарий усердно писал. Наконец, Атанарих выдохся и попросил прочесть, что получилось.

Получилось в меру сухое и достаточно высокомерное послание, составленное на сносной латыни (всего две ошибки, да кто не запутается, когда семь падежей!). Атанарих-де требует выдать ему всех готских пленников, захваченных Валентом под Наколеей.

Поворчал еще немного Атанарих и, капнув воска, приложил печать.

Ответ на сие послание привез государев человек, которого готы поначалу приняли за заблудившегося кочевника. Ибо был он природным сарматом, хотя и носил римское имя Виктор.

В пути этот Виктор изрядно пообтрепался, да еще заплутал в горах, довольно крутых и поросших густым лесом. Пытался было найти себе толкового проводника, сунулся за этим в селение карподаков, но карподаки – народишко дикий, носит войлочные шапки, смотрит зверем и изъясняется на совершенно незнакомом наречии. Так что проводника не добыл, а хлеба в селении том не нашел. Оголодал, оборвался о сучья в трущобах, насилу этого мерзавца готского князя нашел.