Уличные птицы (грязный роман)

- Лягушечка моя, не зарубайся на том, что там написано, знамо дело - чушь. Воспринимай это как код, ключ, пароль. Каждое слово – магический звук. И если люди чем-то ценны - лишь способностью издавать эти звуки. Совершенно бессмысленное сочетание самых простых слов может быть формулой вечности, а набор непонятных тебе звуков – ключом к судьбам людей и цивилизаций, - Граф прищурился, и казалось, что он смотрит вдаль прямо сквозь стену.

- Не смотри так. Когда ты так смотришь, у меня появляется какая-то «животная тоска», за грудиной давит, страшно, будто я в полной темноте, а рядом бездонная пропасть, черная дыра; кажется, сейчас душу, как пылесосом вытянет. В тебе черный огонь горит, я порой тебя начинаю бояться и ненавидеть.

* * *

Граф видел, что иногда раздражает любимую своим присутствием. Он объяснял себе это стрессом, связанным с подготовкой к экзаменам.

Август месяц был ознаменован победой – Она поступила учиться! Не в какое-нибудь училище, а в настоящий институт, на художника театра.

Этюдники, терпентин, акварель, темпера, картон, поролон, разноцветные тряпки; тома по современному искусству, петушистый альбом Бакста, сине-розовые репродукции Рериха, греческий гипс. Юные сокурсники в плюшевых беретах, сокурсницы с длинными мундштуками и нездоровым желанием трахнуть субтильного плешивого мастера курса.

Она стала произносить фразы типа: «Нам дано, значит, мы должны… Мы творим во имя… Художник ответственен за свои творения перед человечеством…».

- Ясноглазая моя, век творений человеческих так недолог. Поверь, чтоб быть творцом, не обязательно переводить краску, глину, чернила, бронзу, или еще что там есть… Если у тебя так сильно развит инстинкт материализации, будь уверена, что придуманное уже материально, - Граф все реже позволял себе подобные высказывания, потому что они вызывали у новоиспеченной студентки приступы ярости со слезами и истерическим хлопаньем дверями.

Опасно произносить слова. Слово, как заклинание, может совершить чудо, а может искалечить или убить, порой - самого заклинателя.

* * *

Прошло немного времени, и Граф разучился полноценно отдаваться сну: он то ждал еѐ, то в полубреду складывал из осколков сна мозаику жизни.

Иногда он впадал в оцепенение, лишенное сновидений. Выходя из такого состояния, он ужасно потел, сердце трепыхалось, все тело гудело, как высоковольтный провод. Он ждал ее и писал в блокноте:

Когда я сойду с ума,
Точнее, когда буду совсем невменяем,
Любимая, ты сама
Напои меня крепким чаем,
И в ладонях обняв стакан,
Поднеси его слюнявому чудищу,
Пойманному в капкан,
Лишенному и прошлого, и будущего.
Только ты не забудь, конечно же,
Ты не забудешь этого,
Положи в тот чай яда чайную ложечку
И скажи: «Пей понемножечку,
Ради самого чистого, самого светлого».

Иногда он вроде спал, и знал, что спит; тогда он становился командиром сна. В таком сне он мчался к морю, призывал к себе стаи обнаженных послушных красавиц и предавался разврату.

Иногда, не выходя из сна, он вспоминал про забавного фантазера Карлоса, и тогда тщательно изучал свои руки.

В часы бессонницы он лежал один в темноте, и его одолевала какая-то старческая немощь: астма упиралась коленом в грудь, сдавливая легкие и сердце, руки с посиневшими ногтями мелко дрожали, лоб не просыхал от холодной испарины. Раньше Граф был уверен, что, теряя и раскидывая что имеет, он приобретает что-то большее. Но перед лицом смерти он чувствовал, как потребности съеживаются, и, в конце концов, достаточно свести глаза - и удовлетворяться созерцанием кончика своего носа.

Когда Эва не приходила ночевать, Граф лечил себя от смерти большим количеством водки и писал на стенах карандашом:

Выпал снег, есть свобода,
Но нет сил.
Голова – шар.
Не сесть, не встать.
Есть пиджак, который я не носил.
Мне б его одеть, но мне недостать.

Чьи-то пальцы на клавишах,

Стены не в счет,
А мозги мои плавятся –
Чет не чет.
Если выберу белое –
Значит, смерть,
Если выберу черное –
Жить и петь.

Памяти не верю,

Жгу слова.
Бредит вслух стрелою
Тетива.

Солнце - краденая лампа –

Пляшет тень.
За окном родился новый
Серый день.

Острогрудые наледи,

Фонари.
На столе нет скатерти,
За окном зари.