Анна стояла одна в палате, где только что рядом с ней был Аксенов, и не могла поверить, что все закончилось. Часть ее души вырвалась из груди и ушла вместе с ним.
Семенов заботливо перегнал машину Стерховой к больнице, о чем написал ей в сообщении. Это было весьма кстати, поскольку чувствовала она себя еще не совсем хорошо.
Сев в машину, Анна отдышалась, потом набрала номер телефона полковника Савельева, чтобы сообщить о своем решении. Она долго его обдумывала, но так и не смогла себя преодолеть.
– Юрий Алексеевич, здравствуйте. Стерхова.
– Ну что же! – воскликнул тот. – Разреши тебя поздравить. За три недели такое дело размотала! Ты талантище, дорогая Анна Сергеевна.
– Хочу сообщить, что я беру самоотвод от ведения дела, – сказала Стерхова.
– Шутишь? – удивился Савельев. – Такой успех в расследовании, а все лавры отдашь другим?
– Лавры мне не нужны. Расследование закончит Семенов.
– Да нет! Ты, наверное, шутишь?!
– Юрий Алексеевич, я серьезно.
– Тогда назови причину.
– У меня были близкие, практически родственные отношения с подозреваемым Демулиным, что может повлиять на мою беспристрастность.
– Близкие отношение? – Полковник ненадолго задумался и осторожно спросил: – Он что, твой любовник? Или как там: бойфренд?
– Демулин был моим старшим другом с самого детства.
– Насколько я знаю, Демулин собирался тебя убить, – напомнил Савельев.
– Это частности.
– Ну хорошо… Значит, возвращаешься в Москву?
– Очень хочу в отпуск. Но сначала… – Стерхова замолчала.
– Что?
– Мне надо поговорить с Демулиным без свидетелей.
– А это не помешает Семенову?
– Ручаюсь, что нет.
– Ну хорошо. Даю свое согласие на передачу расследования Игорю Петровичу. Что касается свидания с Демулиным, переговорю с полковником Белоцерковским. Жду в Москве!
Глава 28
Наедине только правда
Анне Стерховой было трудно открыть дверь допросной. Там внутри ее ожидал Сан Саныч. И все-таки она сделала над собой усилие и перешагнула порог.
Сан Саныч сидел за столом, пристегнутый к стулу, который, в свою очередь, был прибит к полу. Голова его была забинтована и сам он выглядел жалким стариком.
Обернувшись к ней всем телом, он радостно улыбнулся.
– Ну, что, оладушка, попортил я тебе шейку? Прости старика, не хотел.
– Не хочу это обсуждать, – отрезала она и, сделав несколько шагов, села напротив. – Хочу посмотреть вам в глаза и услышать правду.
– Зачем это тебе? – поинтересовался Сан Саныч. – Правд может быть много. Одну ты и так знаешь. Я любил тебя ребенком, люблю и сейчас. А то, что ты влезла, куда не надо, так в этом виновата сама. За то и пострадала.
– Правда всегда одна, – сказала Стерхова. – И я хочу ее знать.
– Ну, спрашивай… – Старик, прищурившись, заглянул ей в глаза. – Только учти: это моя жизнь и я имел на нее право.
– Но вы не имели права отбирать ее у других, – возразила Анна. – Не пытайтесь преподнести свои злодеяния, как нечто предначертанное свыше, иначе я подумаю, что это закос под сумасшествие.
– А если все так и есть? – Сан Саныч склонил голову набок и сделал паузу. – Если все было предначертано?
– Оставим разговоры ни о чем и перейдем к вопросам. Какое отношение вы имеете к фотографу Шарлю де Мулену?
– Он мой прадед. Его фамилию Де Мулен советские паспортистки переделали в Демулина, уже мой дед носил такую фамилию.
– Квартира, в которой вы проживали, досталась вам по наследству?
– Она – лишь часть квартиры прадеда Шарля. Он до самого последнего дня работал фотографом в фотоателье и умер в тридцать седьмом. Потом на его месте работал мой дед, позже – отец и, в конце концов – я.
– Старые фотогрфии в жанре post mortem достались вам по наследству?
– Это, оладушка, отдельная история… – Старик на минуту прикрыл глаза и его губы растянулись в блаженной улыбке. – Они сопровождали меня с самого рождения. Я часто пересматривал их, играл, и, в конце концов, эти мертвецы стали для меня самыми близкими друзьями, почти семьей. Я раскладывал снимки по полу, разговаривал с ними, делился секретами. Я любил их всех и даже давал им имена.
– Родителей это не напрягало? – спросила Стерхова.
– Они были заняты своими делами. К тому же фотографии авторства Шарля де Мулена считались бесспорными объектами искусства. Он был великим фотохудожником.
– В детстве кроме фотографий мертвецов у вас были друзья?
– Я был очень одиноким, со мной не водились, меня обижали. А те, что на фотографиях, никогда не предавали. Это был мой милый и тайный мир.
– Как случилось, что вы начали убивать?
– Я повзрослел, и у меня появились фантазии. Ты уже взрослая, оладушка, так что скажу: во мне взыграло естество, и я решил расширить круг своих тайных привязанностей.
– Достаточно странный способ.
– Первую девушку, а это было в начале восьмидесятых, я убил случайно и, ты не поверишь – получил ни с чем не сравнимое наслаждение. Я смотрел в ее угасающие глаза и одновременно возносился к небесам от восторга. Отныне, подумал я в тот момент, ты стала навеки моей. Дальше все пошло само по себе. Я заманивал девушек в фотоателье или к себе домой под разными предлогами.