Улика с того света [сборник]

Валерий Георгиевич был на целую голову выше сыщика. Несмотря на возраст, он сохранил подтянутую фигуру. В эту жаркую погоду реставратор почему-то решил утеплиться, нарядился в свитер грубой вязки и пиджак поверх него. Он был небрит и весьма лохмат. Сверху образ удачно завершали очки в толстой оправе, к которым этот человек постоянно прикасался длинными музыкальными пальцами, а снизу – вытертые джинсы с вытянутыми коленями.

– Да не волнуйтесь вы так, Валерий Григорьевич, – сказал Гуров.

– Моего отца звали Георгием, – поправил его Лехоев.

– А моего Иваном. Вы сможете найти для меня, скажем, полчаса?

Гуров явно не понравился собеседнику. Он показался ему плохо воспитанным, надменным и ленивым, к тому же был из полиции. Реставратор не знал, чем смог заинтересовать органы внутренних дел.

– Мы могли бы поговорить прямо здесь, – заявил Лехоев. – У меня работа, я не планировал надолго отлучаться.

– Может быть, мы с вами пройдемся вдоль переулка? – предложил ему сыщик.

Лехоев забросил руки за спину и с готовностью сделал шаг вперед.

Переулок являлся пешеходным. Можно было не волноваться о том, что в спину въедет лихач, спешащий куда-то.

– Валерий Георгиевич, у меня к вам вопрос, возникший во время расследования некоего уголовного дела, – начал Гуров. – Скажу сразу, вас никто ни в чем не обвиняет и не подозревает.

– Вот спасибо, – саркастически заметил Лехоев.

– Но каким-то образом ваш мобильный номер оказался в палате больницы, где проводят последние часы жизни заключенные.

Лехоев с тревогой взглянул на сыщика и спросил:

– Вы хотите сказать, что это я его там оставил?

– Вот, взгляните, – сказал Лев Иванович и достал из кармана клочок бумажки, который обнаружил в палате Байрона.

Лехоев взял бумажку в руки, зашевелил губами.

– Это мой номер, – подтвердил он. – Но не почерк.

– Та-а-ак, – протянул сыщик. – Сам почерк не узнаете, конечно же?

– Почему же? – сказал реставратор. – Этот почерк мне знаком.

– Правда?

– Давайте присядем, – произнес Лехоев и направился к скамье, стоявшей рядом с клумбой.

Гуров последовал за ним.

Реставратор опустился на сиденье и снова взглянул на бумажный обрывок.

– Так чей же это почерк, Валерий Георгиевич? – спросил сыщик.

– Я не берусь утверждать точно, но он очень похож на почерк очень дорогого мне человека, – с очевидной грустью в голосе произнес Лехоев.

«Вот и все, – подумал Гуров. – Наконец-то сошлось».

– Как ее имя, Валерий Георгиевич?

– Рая. Раиса. Знаете ли, я должен объяснить, – промямлил Лехоев и поправил очки. – Теперь я понял.

– Слушаю вас очень внимательно.

– Я тружусь в Третьяковской галерее более двадцати лет. Мне шестьдесят один год. До этого я часто по разным причинам менял работу. Иногда не мог ужиться с кем-то в коллективе, но бывало и такое, что мне просто хотелось перемен. Был женат, есть дети, которые уже выросли. После развода оказался здесь. – Он кивнул в сторону Третьяковки. – В общем, вел абсолютно скучную жизнь, уделял все время работе. С Раисой познакомился тоже там. Она уборщица. Проходил мимо нее сто раз. Мы здоровались, потом стали перебрасываться ничего не значащими фразами. Я понял, что она мне нравится, стал ухаживать за ней. Раиса не возражала. Выяснилось, что раньше ее жизнь была иной, она провела несколько лет за границей. Но обстоятельства заставили ее вернуться на родину и начать все с самого начала. Я пожалел эту женщину. Нет, вы не подумайте, что я ею воспользовался! Упаси боже, я не мог даже и думать о таком! Но когда она назвала сумму, которую каждый месяц отдавала за съем квартиры, я схватился за сердце и сразу же предложил ей переехать ко мне. Она расплакалась, но согласилась не сразу. Я подумал, что гордость не дает ей сил признаться в проблемах. Но на то я и мужчина, чтобы помочь любимой женщине.

– Вы съехались, я понял. Что было дальше? – поторопил его Гуров.

– Не сразу, но она рассказала мне о своем трудном прошлом. Что-то мне подсказывает, что вся эта история с телефонным номером – эхо, которое ее напугало.

– Что же она вам рассказала о своем прошлом, Валерий Георгиевич?

– Многое. – Лехоев уклонился от подробного ответа. – Послушайте, здесь прохладно, вам так не кажется?

Они сидели на солнце. Погоду нельзя было назвать прохладной при всем желании. Но реставратор чувствовал себя неуютно. Он поднял ворот свитера до самого подбородка.

«Это не холод, а нервы, – догадался Гуров. – Катя или как там ее и по тебе основательно проехалась, а я, кажется, разбередил старые раны. Ну, извини, не мог иначе».

Но Лехоев уже забыл о том, что примерзал к скамье, и проговорил: