Улики

Называется – вспомнить: лицом в темноту;
так написано всюду и от Иоанна
день дудит во вторую и третью дуду;
лбом касаюсь угрюмых закраин дивана.

Это скрежет зубов или топот копыт,

вот гонцы предпоследние ближе и ближе;
не скрижали, но вздыбленных всадников лбы
взгромоздили ребром черепичные крыши.

Изнутри подступившей вплотную зимы,

в чёрных складнях беспамятного пробужденья
сам себя окликаю истошно на «мы»,
понапрасну выпрашивая самосожженья.

Там на всех парусах роковая тщета

в тощем зеркале кажет свои полукружья;
четвертованных сумерек злая черта
забирается выше бровей и отдушин,

воспалённые пазухи плавят свинец

и не скрыть за спиною последних конвульсий;
пятый ангел прилежно трубит; наконец
я кричу – это руки чужие на пульсе.

БОРОДИНО

Неудача! Злое семя
из камней не прорастёт;
ризеншнауцер на сене
возлежит, как эхолот;
ловит чуткими ушами
дольней лозы зыбкий шум:
где-то песельник Ошанин
шепчет сон про анашу.

Вот музыка полковая

приближается в ночи;
блещет штык и завывает
ветер. Кружатся грачи.
Всполошился стражник чёрный:
на собачьем языке
горн дудит, трубят валторны —
время близится к реке.
Нет покою в мире этом
ни сокровищам, ни снам:
золотые эполеты
вплавь пустились по волнам.
Всё затихло. Шире, шире
по воде идут круги;
люди тёплые, живые
достают до дна реки;
кивер мёртвый, весь избитый
по течению плывёт;
пёс с башкою непокрытой
дремлет в будке у ворот,
нос холодный в лапах прячет
и растерянно молчит,
взор зажмуренный незрячий
тонет в сумрачной ночи.

Привечаю чуть не плача

разрушительную тишь.
Неуд. Нежить. Неудача.
Счастье хлещет выше крыш.

* * *

когда уничтожив спросонок
ты держишь привычно во тьме
чумного ума триста сорок
забытых заглавий в вине
нет истины более смутной
чем неумолимой вины
палящее пламя и сутки
соткутся в посмертные сны
прозрачные долгому взгляду
и камни на дне из стекла
так близки что даже не надо
за борт наклоняться игла
снуёт над поверхностью кожи
как ластик туда и сюда
так были мы чем-то похожи
и общая наша черта
так тонко прочерчена в небе
едина во внутренней тьме
что ночи безлунные слепы
а дни всё короче к зиме

* * *

в это цветное лето
всё чаще думаю о смерти,
которой и на свете нет —
если верить Арсению Александровичу;
нет её обо мне, есть обо всех, кого нет,
и это отсутствие смерти обо мне
в нашем горячем дне
и есть смерть

сколько ещё приливов и отливов

отчаянной надежды
будет,
за каждым из них освобождающее
притупление чувства конца,
благодаря тысяче причин:
вот и родители живы,
и много людей на свете старше меня
и
и

* * *