Улисс

(Шлюха испускает нескрываемый вздох. Цвейт проходит с м-с Брин. Терьер увязывается следом, жалостно поскуливая и виляя хвостом.)

ШЛЮХА: Жидовские подходики!

ЦВЕЙТ: (На нём костюм в крапинку спортивного кроя, усик плюща на лацкане, домотканая рубаха, шарф клетчатый Св. Андреевским крестом, белые гетры, замшевый пылевик через руку, дублёно-красные башмаки, полевой бинокль на плечевом ремне и серая шляпа-котелок.) Вспомните же, как давным-давно, годы и годы тому назад, когда мы называли Милли Марионеттой и она только-только ещё была отлучена от груди; мы всей компанией отправились на скачки в Фейрихауз. Вспомнили?

М-С БРИН: (На ней шикарный, шитый на заказ жакет, белая велюровая шляпа и вуаль паутинка.) В Леопардстаун.

ЦВЕЙТ: Ну, да, я и хотел сказать: Леопардстаун. И Молли там выиграла семь шиллингов на трехлетке Молчун, потом мы возвращались домой через Фоксрок, в том старом пятиместном шарахбахбане, вы тогда были в самом расцвете, а на вас белая велюровая шляпа с подбоем из кротового меха, которую вам присоветовала купить м-с Хейс, потому что была снижка цены до девятнадцати и одиннадцати – кусок проволоки и лоскут вельветина, я готов заключить пари один-к-ста, что это она нарочно.

М-С БРИН: Конечно, нарочно, кошка драная! И не говорите! Хороша советчица!

ЦВЕЙТ: Потому что та шляпа не шла ни в какое сравнение с той вашей токой в бесподобных блестках и с крылом райской птицы, которая делала вас такой чарующей и вы, признаюсь, буквально пленяли; хоть и жалко, что её лишили жизни, жестокое вы создание, ту маленькую крохотульку, с сердечком не больше макового зернышка.

М-С БРИН: (Стискивая его локоть, улыбчиво.) Я была бессердечной букой.

ЦВЕЙТ: (Негромко, по секрету, всё ускоряясь.) А Молли ела сэндвич со шпигованой говядиной из корзинки с ланчем м-с Джо Галахер. Между нами, хоть у неё хватало опекунов или поклонников, мне всегда претил её стиль. Она была…

М-С БРИН: Слишком…

ЦВЕЙТ: Да. И Молли всё хохотала, потому что Роджерс и Мэггот О'Рейли прокричали петухом, когда мы проезжали мимо какой-то фермы и Маркус Тертиус Мозес, торговец чаем, обогнал нас в коляске со своей дочерью, её звали Танцуля Мозес, а на коленях у неё чопорный пудель, и тут вы у меня спросили, не случалось ли мне слышать, или читать, или знавать, или встречать…

М-С БРИН: (Увлечённо.) Да да да да да да да.

(Она испаряется от него. В сопровождении скулящего пса, он направляется к вратам ада. В арке ворот, наклонясь вперёд, стоит женщина и, широко расставив ноги, ссыт как корова. Кучка отирал перед обшарпаным кабаком слушают историю, что с грубоватым юмором толкает им разбиторылый десятник. Пара безруких корешей шмякаются друг о друга, рыча и тужась в пьяной увечной игре в драку.)

ДЕСЯТНИК: (Сидя на корточках; голос гнусит в его рыле.) И вот Кернз слазит с риштовки, на Бивер-Cтрит, и куда ещё он мог слить, если не в ведро с портвейном, что там, в стружках, припрятали штукатуры Дервена.

ОТИРАЛЫ: (Хохочут волчьими пастями.) Ну, мудак!

(Их испятнанные краской шляпы трясутся. Они безного скачут вкруг него, заляпанные клейстером и известью их гильдий.)

ЦВЕЙТ: Опять совпадение. Хохочут, а ничего смешного. Средь бела дня. Едва на ногах. Хорошо, хоть не при женщинах.

ОТИРАЛЫ: Клёвый мудак. Грауберовы соли. Вот мудило, мужикам в портвейн.

(Цвейт проходит. Дешёвые шлюхи, в одиночку и парами, ошалелые, расхрыстанные, зазывают из переулков, из-за углов, дверей.)

ШЛЮХИ: Куда подрыгал, чудик?

Как твоя третья нога?

Спичка при тебе?

Иди-ка сделаю её колом.