«Улисс» в русском зеркале

Репертуар последних весьма широк; роман бесспорно свидетельствует об органической тяге автора к стихии игры, а также и о богатстве его игровой фантазии. «Улисс» начинен играми всевозможного рода. Джойс без конца загадывает загадки читателю, и в собственном, узком смысле (ирландская загадка в «Несторе», загадка о Моисее в «Итаке»), и в более общем, широком – ставя его в тупик, заставляя гадать (загадочные вставки в «Блуждающих скалах», что оказываются обрывками дальнейшего текста). Джойс устраивает разные забавы, которых никак не ожидаешь в романе: ребусы («в 7 городе» – читай «сем» – в «Быках Солнца»), зашифровки (блумова запись о Марте в «Итаке»), арифметические упражнения (полуанекдотические подсчеты в «Итаке» же – возрастов Блума и Стивена, событий половой жизни Молли и Польди и проч.). Но более всего, конечно, он предается играм в родной своей стихии, стихии слова. На редкой странице не встретится виртуозной игры слов, способной повергнуть в транс переводчика. Особое отношение Джойса к языку, граничащее с его мифологизацией (эп. 7, 11), проявляется в создании причудливых, изощренных словесных игр, где слово становится самостоятельным действующим лицом. Яркий пример – ожившее и превратившееся в человека слово «макинтош»: аналог русской истории о поручике Киже. В «Быках Солнца», подкрепляя название эпизода, почти столь же самостоятельную жизнь ведет слово bull: на двух его смыслах, бык и булла, строится головокружительная игра, которою Джойс сумел передать едва ли не всю историю отношений Джона Буля с римским папством и его буллами.

Как все элементы поэтики, игры Джойса, разумеется, нечто значат, нечто нам открывают о мире романа и его автора. Помимо очевидного: присутствия сильной жилки юмора, шутки, розыгрыша в характере автора, мы кое-что заключаем и об отношениях автора с читателем. Ибо игровой элемент в романе, дискурс игры – это никогда не обычная игра между равноправными партнерами. Читателя не спрашивают, а заставляют играть, хотя такие игры, как ребусы, шифры или числовые фокусы, в правила жанра никак не входят. Учтем еще, что, как и в случае детективных приемов, все эти игры обычно не несут никакого важного содержания и, почти как правило, выигрыш послушного игрока-читателя – пустышка. Вывод же вытекает тот, что джойсовы игры с читателем суть в равной мере – игры читателем: насмешливое помыкание и деспотичное манипулирование им. Не следует только относить этого за счет одной авторской натуры. Здесь действуют и внутренние тенденции стиля, издавна кроющиеся в недрах «комического сказа», как выражались наши формалисты. «Идет поток издевательств», – так квалифицировал Эйхенбаум зачин «Шинели» Гоголя, чья поэтика во многом существенном близка Джойсу.

15

С обсуждением дискурса игры мы, собственно, вошли уже и углубились в пределы ареала комизма, в весьма серьезную тему «смех Джойса». Чувство комического – одна из главных, доминирующих сторон в натуре художника и его видении мира, а отсюда, с неизбежностью, и в его писаниях. С годами роль его возрастала. В пору зрелого творчества все, что он пишет, казалось ему неудержимо смешным – мы уже говорили, как он покатывался со смеху, сидя за работой, – и как-то он сказал даже, что во всем «Улиссе» нет ни единой строки серьезной. Доля истины в этой гиперболе велика, причем опять-таки комизм все нарастает с ходом романа: в «Телемахиде» его еще почти нет, но в блумовых эпизодах он возникает сразу, чтобы в поздней части стать одной из господствующих стихий. Джойс избегает только самых избитых видов комизма (к примеру, излюбленного английской литературой живописанья чудаков и чудачеств); но за вычетом этого, в романе развернут полный комический репертуар: шутки, остроты, каламбуры, комические ситуации, комические стилевые приемы. К последним принадлежат или близки очень многие из приемов, разбиравшихся выше, – и пустословие, и пародии; в «Циклопах», «Итаке», отчасти и в «Навсикае», уже сам ведущий прием имеет комический аспект, так что комизм тут – неисчезающий, сквозной элемент.