«Улисс» в русском зеркале

Но все это изобилие комизма вызывает вопрос: почему же тогда «Улисс» не имеет репутации комического романа, почему в широком кругу книга совсем не считается такой уж смешной? Вопрос этот занимал и автора, даже беспокоил его. Юджин Джолас писал: «Его всегда удивляло, что так мало обращают внимания на дух комизма в его книгах». Вопрос оказывается довольно глубок, хотя начальный, поверхностный ответ совершенно очевиден: для широкого читателя текст Джойса, наряду с комизмом, наделен и высокой трудностью, головоломностью, темнотой – и эти последние качества побеждают. Но такой ответ недостаточен. Мы не можем сказать, что комические элементы не воспринимаются оттого, что они отодвинуты и заслонены, что им дано мало места по сравнению с некими другими, темными и трудными элементами. Нет, комизм в «Улиссе» – на видном месте и в большом объеме – и все же он не воспринимается, не работает в адекватной мере. Остается лишь думать, что дело тут в нем самом, в его каких-то внутренних свойствах. Если текст, столь насыщенный комизмом, представляется, вопреки этому, темным и трудным – значит трудность и темнота – уже и в самом комическом, они залегают не только вне, но и внутри него. И, присмотревшись, мы в самом деле обнаруживаем в джойсовом комизме некие характерные особенности, которые, в конечном итоге, и определяют его судьбу.

Одним общим словом мы бы обозначили эти особенности так: комизм Джойса эксцентричен. Имеется в виду буквальный смысл слова: сфера комического, хотя и построена по всем канонам, однако сдвинута, смещена от своего привычного положения. Смещенность может быть разной: скажем, комические эффекты могут быть аномальны «по величине» (быть слишком тонки, малозаметны: «микрокомизм») или «по глубине залегания» (чтобы увидеть их комизм, нужна особая информация или большая логическая работа), и т. п. Но в любом случае, если смещенность налицо, комизм воспринимается затрудненно, делается малодоступен для обычного восприятия или даже недоступен совсем. Хотя сам по себе он может, повторим, соответствовать всем канонам смешного, он резко снижает свою коммуникативность – приватизируется, делается достоянием узкого круга или, в предельном случае, одного автора: известный жанр private jokes, «шуток для себя».

Именно этот приватизированный комизм и есть истинно джойсов род комизма, для него крайне характерный. Масса отличных образцов смешного и остроумного проходит мимо читателя – ибо рассчитана на то, чего ни у кого почти нет (тут и редкие знания, типа мелочей дублинского фольклора, и быстрое схватыванье сложных ассоциаций, и высокая чуткость к слову…). К примеру, весь финал «Быков Солнца» – юмор и балагурство; однако кому же оно смешно, если до сего дня даже профессионалы еще не раскусили многих острот? Стихия герметического юмора, закрытого почти для всех, стихия private jokes получает у зрелого Джойса такой размах и простор, как нигде более во всей «большой» литературе. При этом, степень приватизации неуклонно росла, достигнув в «Поминках по Финнегану» абсолютного апогея: тут даже сам автор с течением времени не мог уже разгадать некоторых своих загадок и шуток!

Конечно, сегодня смысл всех суждений и соль всех острот «Улисса» (почти всех) читателю разъяснит комментарий. Но никаким разъяснением нельзя уже вызвать подлинного комического эффекта, говоря попросту – заставить читателя рассмеяться. Восприятие смешного – чувство, а не познание, прямая спонтанная реакция на смешной предмет; и раз предмет не оказался смешным – бесполезно потом убеждать в обратном. Смех не бывает по указке! И чтобы читатель смеялся вместе с автором, у него должны быть не столько те же познания, сколько те же реакции, те же чувства.