Улица

Тем не менее Мервина что-то грызло. Ни в этот вечер, ни в следующий он не пошел на свидание с Молли. Снова стоял у окна, ждал, когда Молли пройдет мимо, затем возвращался в свою комнату — решал кроссворды.

— В картишки перекинуться не хочешь? — спросил я.

— Я люблю эту девушку, — сказал Мервин. — Обожаю ее.

— Я считал, у вас дело на мази. Считал, вы времени даром не теряете.

— Да нет же, нет. Я хочу на ней жениться. Я сказал Молли, что остепенюсь и поступлю на работу, если она пойдет за меня.

— Ты что, спятил? Какая работа? С твоим-то талантом?

— И она так говорит.

— Да ладно, давай перекинемся в картишки. Отвлечешься хотя бы.

— Она не понимает меня. Никто не понимает. Для меня поступить на работу — вовсе не то же, что для рядового парня. Я не перестану наблюдать за собой, за своими реакциями. Я хочу понять, что чувствует рассыльный, но не извне, а побывав в его шкуре.

— Ты что — и впрямь собираешься стать рассыльным?

— Да нет, не совсем так. Кто меня не знает, может подумать, что так оно и есть, но на самом деле я буду все время наблюдать за своими товарищами. Я же художник, сам понимаешь.

— Мервин, да не дергайся ты. Попомни мои слова: завтра же придет письмо из издательства — они тебя еще будут умолять, чтобы ты отдал им свою книгу.

Но назавтра никакого письма не пришло. Прошла неделя. А там и десять дней.

— Это хорошо, — сказал Мервин. — Значит, к моей книге отнеслись серьезно, ее рассматривают.

Дело дошло до того, что мы все стали с нетерпением ждать появления почтальона. Мервин заметил, что папа больше не ходит к Танскому, а мамины подруги ее поддразнивают. Он если и выходил из своей комнаты, так только чтобы позвонить Молли — звонил он ей по многу раз на дню. Но звони не звони, Молли не хотела с ним разговаривать.

Как-то вечером, когда папа возвратился с работы, лицо его горело.

— Сукин он сын, этот Розен, — сказал папа, — гнида поганая! Знаешь, что он сказал? Сказал, что не хочет иметь зятем обманщика или проходимца. Сказал, что никакой ты, Мервин, не писатель, а дерьмо. — Отца разбирал смех. — Но я его поймал на вранье. Знаешь, что он сказал? Что ты собираешься поступить на службу рассыльным. Ну уж тут я ему выдал.

— Что ты ему сказал? — спросила мама.

— Выдал по первое число. Уж будь уверена. Ты же знаешь, если меня достать…

— А что, неплохая мысль: воможно, Мервину и стоит поступить на работу. Все лучше, чем залезать в долги…

— Что бы вам поменьше хвастаться перед своими друзьями, — это Мервин маме сказал. — Я вас об этом не просил.

— Значит, я хвастунья? Немедленно возьмите свои слова обратно. Вы, по-моему, просто обязаны извиниться передо мной. В конце концов, кто утверждал, что вы большой писатель, вы или не вы?

— Что у меня талант — это неоспоримо. У меня пачка писем от видных людей и…

— Я жду, чтобы вы извинились. Сэм, ну что же ты?

— Скажу по справедливости. Кое-какие из писем я видел, что да, то да. Но это вовсе не означает, что Эмили Пост [125]одобрила бы Мервина: он не должен был говорить, что ты…

— Когда мой муж увидел вас впервые, он сразу понял, кто вы такой… Он тогда еще сказал, что вы — паразит.

— Не беспокойтесь, — это Мервин сказал папе. — За квартиру я заплачу, чего бы это мне ни стоило. Спокойной ночи!

А вот за это не поручусь. Может, мне и почудилось. Но глубокой ночью, когда я встал — сходить в уборную, — мне послышалось, что Мервин рыдает. Однако как бы там ни было, на следующее утро в нашу дверь позвонил почтальон и вручил Мервину письмо и бандероль.

— Вот уж не ко времени, — сказал папа.

— А вот и ошибаетесь. Это письмо от одного из самых серьезных издателей в Америке. Он предлагает за мою книгу аванс — две с половиной тысячи долларов.

— Вот это да! Покажи.

— Вы что, мне не доверяете?

— Доверяем, конечно, доверяем. — Мама кинулась обнимать Мервина. — Я всегда знала, что у вас талант.

— Такое дело надо обмыть, — сказал папа и пошел за абрикосовым бренди.

Мама тут же позвонила миссис Фишер.

— Ида, звоню, чтобы сказать — я все-таки испеку что-нибудь для благотворительного базара. Нет, нет, ничего нового. Да, чуть не забыла. Помнишь, ты еще говорила, что Мервин — просто-напросто шаромыжник. Так вот, нью-йоркский издатель предлагает ему фантастические, ну прямо фантастические деньги за его книгу. Нет, нет, это секрет, могу только сказать, что цифра четырехзначная. Взволнован? Ну нет. Может быть, он им еще и откажет.

Папа бросился к телефону — звонить Танскому.

— Минутку. Не пори горячку. Что, если пока никому ничего не говорить, а отпраздновать в узком кругу?

Папа все же позвонил Танскому.

— Шугарман, ты? Привет. Валите все к нам. Ставим выпивку. Что, что, «Корсаковскую», конечно. А вот, умник, и не угадал. Никак нет. В ее-то годы. Успех Мервина хотим обмыть. Он получил предложение от издателя — пять тысяч долларов аванса, сейчас он решает — подписать договор или нет.

Не успел папа положить трубку, как зазвонил телефон.